Елена Прокофьева - Лучшие истории любви XX века

Книппер и Чеховы

Историю любви Ольги Константиновны Книппер и Михаила Александровича Чехова невозможно рассказать без краткого экскурса в историю взаимоотношений двух семейств «русских немцев» Книпперов и просто русских Чеховых.

Ольга Чехова

Фамилия «Книппер» может иметь как немецкие, так и шведские корни, происходит от слова «книппен» – «щипать», то есть от названия профессии, распространенной в городах с верфями: «щипальщик». На Балтийском море таких городов было много и фамилия оказалась распространенной. И не только в прибалтийских странах, но и в Петербурге: когда-то, в конце 18 столетия, какой-то Карл Книппер держал в Петербурге, на Царицыном лугу, театр, называемый «Вольным Российским театром». Впрочем, этот театральный Карл Книппер не имеет никакого отношения к нашим театральным Ольге Леонардовне и Ольге Константиновне, и прочим театральным Книпперам этой семьи. Даже не родственник – просто однофамилец. Книпперы из этой семьи вообще частенько встречали своих однофамильцев (правда, иногда с одним «п» – «Книпер»), о чем свидетельствует в своей книге Владимир Книппер. Были среди Книпперов даже дворяне. Но к тем Книпперам, к числу которых относилась девочка Оля, будущая кинозвезда и «государственная актриса» Третьего рейха, Книпперы-аристократы отношения не имели.

Михаил Чехов

«Внимание – есть процесс. М. Чехов».

Дедушка Ольги Константиновны Книппер-Чеховой почтеннейший Август Книппер был слесарем. Жил в Саарбрюккене. Держал небольшую кузнечно-слесарную мастерскую. Носил синюю блузу слесаря и кожаный фартук кузнеца. Работал с раннего утра до поздней ночи – как и положено праведному немцу-лютеранину: для лютеран именно в непрестанном труде состоит служение Господу, а не в молитвах, постах и благочестивых размышлениях, как у представителей других религий. В подмастерьях у Августа Книппера состоял подросток-сирота: тоже дело богоугодное – сироту пригреть и ремеслу обучить. Человек он был очень добрый, неизменно спокойный, говорил негромко и никогда не делал резких движений – ни в прямом, ни в переносном смысле. Вечерами после рабочего дня сидел в любимом кресле – огромном, кожаном – и читал: тоже медленно – по нескольку страничек в день. Внуки вспоминали, что сбоку от дедушкиного кресла на гвоздике всегда висела хлопушка для мух: мухи были единственными тварями, которых тишайший Август Книппер ненавидел и весьма сноровисто убивал. Ну, чем не Карл Иванович из «Детства» Льва Николаевича Толстого? Как и большинство немцев, Август Книппер очень ценил порядок и чистоту, а мух считал разносчиками грязи и всяческой заразы. По воскресеньям Август Книппер надевал парадный черный сюртук и высокий цилиндр и шел в церковь под руку с супругой, тоже принаряженной – в чепце с кружевами и с кружевной косынкой на плечах. Потом следовал торжественный семейный обед с неизменным национальным сладким блюдом – яблоками с сахаром и корицей, запеченными в тесте. А вечером – чтение вслух глав из Библии. Когда жена умерла, Август Книппер стал после церкви ходить на семейные обеды к замужней дочери, где и проводил время до позднего вечера – чтобы было кому в положенный час читать главы из Библии. И только после чтения возвращался в свой пустой дом. Прожил Август Книппер очень долго и умер в глубокой старости.

Судя по фотографии – внешность Август Книппер имел настолько образцово-немецкую, что во времена Третьего рейха, до которых он, на свое счастье, не дожил, он мог бы служить моделью для изображения рабочего на плакате «Все для фронта, все для победы!» – имеется в виду их фронта и их победы… Тогда как почтеннейший Август Книппер тяготел к России и дети его были русскими немцами. Но вот ирония судьбы: его такое немецкое лицо с четкими, будто бы вырубленными из камня чертами и ярко-голубыми глазами, лицо, которое могло бы быть образцом для агитационного плаката, через энное количество лет проступит в тонком и нежном личике правнучки, девочки Оли, которая станет тем самым агитационным символом – правда, не на плакатах, а в кино.

Жена прадедушки Августа Марта Элленгер – рано состарившаяся, очень активная, но вместе с тем строгая женщина. Несмотря на то что по крови она была венгеркой, Марта Книппер являла собой образец немецкой жены: то есть все интересы и заботы ее ограничивались тремя «К» – киндер, кюхе, кирха. Киндер – детей – было трое: Август, Тереза и Леонард.

Старший сын, Август, женился на француженке, стал виноторговцем и всю жизнь прожил в Меце. Говорили в доме только по-французски. Супругу звали Жозефина, детей – Анри и Матильда, и фамилию «Книппер» виноторговец из Меца переиначил на французский лад: «Книппере» с ударением на последнюю гласную.

Дочь Тереза вышла замуж в родном Саарбрюккене тоже почему-то за виноторговца, и – еще ирония судьбы! – у него была французская фамилия, хоть он и считал себя немцем: Фридрих Шато. У них было трое детей – Ида, Матильда и Фриц. Жили очень богато, но несчастливо: Фридрих Шато оказался очень жестоким человеком со старо-прусским взглядом на воспитание детей. С рождением первого же ребенка – дочки Иды – он повесил в гостиной особую жесткую плетку, называемую «карабач». И этой плеткой он нещадно сек детей за малейшие провинности. Дети росли запуганными. Отца они ненавидели. И племянники, дети брата Леонарда: Константин, Ольга, Владимир и Леонид, иногда приезжавшие в Саарбрюккен, тоже ненавидели и боялись «дядю Фрица», который то и дело читал нотации, лишал сладкого, а то и порол – правда, только собственных детей. Мать, «тетя Резхен», – как истинно-немецкая жена – мужу перечить не смела. А добрый дедушка Август в семейные дела дочери никогда не вмешивался.

Младший сын столяра Августа Книппера, Леонард, оказался в семье самым способным, получил образование инженера-технолога и в возрасте двадцати пяти лет уехал в Россию – искать счастья и богатства. Его сын Владимир Леонардович Книппер вспоминал: «Человек он был очень добрый, энергичный, живой… Его все очень любили и уважали, хотя вспыльчив он был необыкновенно. Образован разносторонне, очень много читал, выписывал много журналов. Знал три языка. Очень любил поспорить по любому вопросу: и политика, и наука, и искусство, и литература – ничто не было ему чуждо. В своей специальности отец был мастер. Математические способности имел изумительные. Большинство вычислений он производил в уме. Меня всегда поражало, как отец подсчитывал учетные таблицы с шести– и семизначными числами: быстро ведя карандашом сверху вниз, он сразу вписывал итог, никогда не складывая отдельно единицы, десятки и т. п. И никогда не ошибался. У него была какие-то свои способы подсчета».