Людмила Штерн - Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском

Сравнение советского политического деятеля с негритянским правозащитником показалась редакции интересным, и тогдашний главный редактор Тина Браун пригласила меня на интервью.

– Похоже, ваш мэр – любопытная фигура, – сказала Тина Браун. – Мы решили заказать вам статью. Ваша задача – сделать «close-up» (крупный план) Собчака, «get under his skin» (иначе говоря, «залезть ему под кожу»). А для этого надо поговорить с бывшими и теперешними его коллегами, политическими противниками, друзьями, врагами, женами и любовницами. И конечно, вы должны взять интервью у самого Собчака. Как вы думаете, вам это удастся?

– No problem, – сказала я.

И тут меня охватил ужас. Я не знала никого из петербургской правящей элиты и ни единой души из свиты Собчака. У меня даже не было номера телефона и факса петербургской мэрии.

С чего начать? С кого начать? Куда звонить? Как добраться до Собчака?

Впоследствии оказалось, что страхи мои были напрасны. И сам Собчак, и его пресс-секретарь Василевская когда-то были студентами моего отца и прекрасно его помнили.

О перипетиях этой поездки и встречах с Собчаком, с его женами, бывшими и настоящими коллегами, друзьями и врагами я, помимо статьи в «Vanity Fair», написала детективную повесть «Охота за мэром Собчаком». Она печаталась из номера в номер в нью-йоркской газете «Новое русское слово» и, надеюсь, когда-нибудь увидит свет в России.

Но, тогда, собираясь в Петербург, я ломала себе голову, как проникнуть к Собчаку, как растопить его настороженность, неизбежную в интервью с бывшей советской эмигранткой.

Из книги «Хождение во власть» (которую впоследствии Анатолий Александрович мне подарил) явствовало, что мэр не чужд изящных искусств, особенно поэзии. Любимым поэтом оказалась Цветаева, тут и там мерцали имена Маяковского, Мандельштама, Давида Самойлова, Бродского.

Стало ясно, что Собчак высоко ценит и личные отношения с людьми искусства. Об этом свидетельствовала описанная в последней главе его книги встреча с Евтушенко. Цитата:

А потом до утра – нет, не прием, скорее – посиделки. И выясняется, что дружбы могут завязываться мгновенно. Мы забиваемся в угол с Евгением Евтушенко и, хоть сегодня впервые сошлись, долго не можем наговориться.

Вообще-то забиваются в угол с Евтушенкой, как правило, дамы, но...

И тут меня осенило – лучшим подарком Собчаку будет автограф от нобелевского лауреата.

Я позвонила Иосифу, и состоялся у нас примерно такой диалог:

– Привет, Жозеф, звоню попрощаться. Через неделю улетаю в Питер.

– Warum?

– Тина Браун заказала статью о Собчаке.

– Поздравляю. Высоко летаешь.

– Взлечу еще выше, если ты сделаешь мне огромное одолжение: надпишешь книжку для Собчака.

– Еще чего нехватало! С какой стати?

Пришлось объяснять, что мэр знаток и любитель поэзии и что в одном интервью он сказал, что, будучи в Америке, прочел шесть томиков Бродского.

– Он назвал тебя потрясающим поэтом милостью Божьей. Но не возносись – в этом же интервью он назвал Гену Хазанова человеком потрясающего ума.

– Получается, что я в хорошей компании, – засмеялся Иосиф. – Так зачем тебе, то есть ему, мой автограф?

– Жизненно необходимо привезти в подарок петербургскому мэру книжку с автографом от опального ленинградского поэта. Это эффектно и символично.

– А тебе-то зачем эти символы?

Пришлось признаться, что «для понта». Книжка от нобелевского лауреата Иосифа Бродского – это «Сезам, откройся». Для журналиста очень важно.

– Ну, если важно, приезжай, – пробурчал Иосиф.

Tак у меня появился подарок для Собчака: сборник «Конец прекрасной эпохи» с автографом:

Городскому голове от городского сумасшедшего.

Иосиф Бродский

В первую же встречу в Смольном я вручила Собчаку изданный «Ардисом» сборник в синем переплете. Анатолий Александрович был искренне тронут и «Сезам» открылся.

Прошло года два. Слухи о том, что Собчак лично «законтактировал» с Бродским, циркулировали давно. Он приглашал Иосифа в Питер и обещал окружить его царскими почестями: особняк на Каменном острове, личный кардиолог, встречи и приемы в его честь. Анатолий Александрович любил «блеск, и шум, и говор бала» и хотел сделать приезд нобелевского лауреата светским и культурным событием года.

Однако перспектива народного ликования Бродского не прельщала. Они с Барышниковым не раз обсуждали возможный свой приезд в Петербург, но только в качестве «частных лиц» – без официальных встреч, без помпы, без света юпитеров. Один из вариантов было приплыть на пароходе с туристской группой из Хельсинки. Туристы проводят в городе три дня и ночуют на пароходе. Такой вариант, кажется, даже визы не требует. Иосиф шутил, что для сохранения полного инкогнито он наденет парик, а Миша наклеет усы и бороду... Или наоборот: Иосиф – бороду, а Миша – парик.

В марте 1995 года Собчак приехал в Нью-Йорк. В программу его визита входила и встреча с Бродским.

Собчак остановился в «Уолдорф Астории» и пригласил Иосифа на завтрак в 9 часов утра. Бродский приехал, но потом сожалел, что согласился. Не на саму встречу – Собчак ему понравился. Похоже, его гордость была уязвлена тем, что у петербургского мэра все ланчи и обеды были расписаны для более важных встреч и для Бродского нашлось только раннее утро. «Не могу понять, – сокрушался позже Иосиф, – чего это я к нему в такую рань потащился...»

Он был очень недоволен собой и не скрывал этого, а на вопрос, правда ли Собчак наконец его уговорил, отвечал, что никакого решения пока не принял.

6 апреля Иосиф позвонил мне из Саут-Хедли и спросил, есть ли у меня координаты Собчака. Я дала его домашний телефон, факсы петербургской мэрии в Смольном и его офиса в Мариинском дворце.

Приехав через два дня в Бостон, Бродский дал мне письмо Собчаку, предложил прочесть и как можно скорее отправить в Петербург. Я попросила разрешение сделать для себя копию.

Вот это письмо.

...С сожалением ставлю Вас в известность, что мои летние планы сильно переменились и что, судя по всему, навестить родной город мне на этот раз не удастся. Простите за причиненное беспокойство и хлопоты; надеюсь, впрочем, что они незначительны.

Помимо чисто конкретных обстоятельств, мешающих осуществлению поездки в предполагавшееся время, меня от нее удерживает и ряд чисто субъективных соображений. В частности, меня коробит от перспективы оказаться объектом позитивных переживаний в массовом масштабе; подобные вещи тяжелы и в индивидуальном.

Не поймите меня неверно: я чрезвычайно признателен Вам за проявленную инициативу. Признательность эта искренняя и относящаяся лично к Вам; именно она и заставила меня принять Ваше приглашение. Но боюсь, что для осуществления этого предприятия требуются внутренние и чисто физические ресурсы, которыми я в данный момент не располагаю.