Людмила Штерн - Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском

Иосиф, с рюмкой кориандровой водки в руках, купался в лучах обожания и славы. Oдин за другим следовали почти грузинские тосты.

В одном из них прозвучало пожелание женитьбы и отцовства, на что Иосиф возразил, что «ему судьбой предназначено жить и умереть холостым».

Но... человек предполагает... Вскоре он познакомился в Париже с Марией Соззани и вскоре на ней женился. Я даже помню свою поздравительную открытку: «Есть Иосиф, есть Мария – дожидаемся мессии».

В 1993 году у них родилась дочь Анна-Александра, удивительно похожая на маму Иосифа Марию Моисеевну: такие же широко расставленные глаза.

А пять лет спустя, весной 1995 года, в Петербурге журнал «Звезда» организовал международную научную конференцию, посвященную творчеству Иосифа Бродского, в связи с его 55-летием. Официальное празднование дня рождения Бродского в Петербурге представлялось мне и символическим, и исторически значительным. Я собралась ехать, о чем и доложила Иосифу по телефону. Наш разговор помню дословно.

– Жозеф, какой же юбилей без юбиляра. Может, поедешь?

– Может, и поеду, – сказал Бродский, – как-нибудь в другой раз.

– Тогда, если не возражаешь, я повезу тебя в Питер на видеокассете.

(За полтора месяца до этого, 2 и 9 апреля я организовала два поэтических вечера Бродского: в Бостоне и в Нью-Йорке, и у меня была видеокассета его выступления.)

– Мне все равно, – сказал Иосиф.

У него был необычно вялый, тусклый голос, и я спросила:

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Как всегда... в последнее время.

Мне хотелось поднять его настроение, но получилось бодро-неуклюже, что-то вроде: «Не извольте беспокоиться. Вернусь, обо всем доложу и покажу в лицах».

– Если застанешь.

Я улетела с тяжелым и тревожным чувством, и в Петербурге каждый день огорчалась, что он не стал свидетелем своего триумфа на родине.

По всему городу были развешаны афиши:

Из цикла «Былое и думы»

Музыкально-литературный вечер

ИОСИФ БРОДСКИЙ

ЙОЗЕФ ГАЙДН

Забегая вперед, скажу, что этот завершающий конференцию концерт состоялся в Аничковом дворце (в прошлом – Дворце пионеров) в необычайно пышной обстановке. Сияли мраморные колонны, сверкали хрустальные люстры, мелькали вспышки юпитеров, повсюду сновали репортеры и журналисты с видео– и кинокамерами.

Зал был переполнен. Струнный оркестр сыграл концерт Гайдна, читали много стихов Бродского, исполняли романсы на его слова и музыку Слонимского, и публика требовала: «Еще! Еще! Еще!»

Когда Яков Гордин прочел указ Собчака о том, что Иосифу Бродскому присвоено звание «Почетный гражданин Санкт-Петербурга», зал разом поднялся и взорвался овациями.

Предскажи это Нострадамус или цыганка в Александровском саду, в котором мы болтались тридцать лет назад, – мы бы хором ответили: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Во всяком случае, не при нашей жизни.

В те дни все казалось символичным. Конференция проводилась в редакции журнала «Звезда» на Моховой. На этой улице Бродский бывал ежедневно, когда учился в 196-ой школе. На Моховой жил в юности Илья Авербах, у которого мы часто собирались. Иосиф очень его любил.

Стены зала были увешаны фотопортретами Бродского в различные периоды его жизни. На одной стене – он маленький мальчик, а рядом – уже юноша: стоит на пороге своего заваленного книгами «шкафа». На руках у него – любимый черный кот Ося. Вот он с отцом на балконе своего дома, а вот – в ссылке в Норенской: суровое, почти трагическое лицо, зэковская телогрейка...

На другой стене – другая эра. Стокгольм. Бродский во фраке на церемонии вручения Нобелевской премии... Бродский дает интервью в Библиотеке Конгресса... Бродский в Венеции, после поэтического вечера во Дворце дожей. На следующей фотографии Бродскому вручают орден Почетного Легиона...

За столом разместился президиум конференции в составе Якова Гордина, Андрея Битова и Евгения Рейна. А над ними – самая выразительная фотография юбиляра: Бродский – в нахлобученной кепочке, глаза слегка прищурены, губы чуть тронуты улыбкой... Отдаленно напоминает Ильича. Во всяком случае, вызывает ассоциации с основоположником. Именно этот портрет я видела в те дни во многих редакциях петербургских и московских газет и журналов.

Когда-то над редакторами висели Маркс и Энгельс, Ленин и Сталин, Дзержинский, Маленков и Булганин, Хрущев, Косыгин, Брежнев и Горбачев. И вот, пожалуйста, новая икона. Выглядело смешновато, но какое счастье, подумала я, что мы дожили до этих времен!

Впрочем, наверно, рано радовалась. Боюсь, что портреты Иосифа Бродского уже «отвисели», и теперь над редакторскими столами красуется тандем.

Но тогда, в 1995-м, кажется, ни один канал телевидения, ни одна радиостанция, ни одна газета, ни один журнал не обошли вниманием юбилей поэта.

Из Петербурга я возвращалась, нагруженная подарками для Бродского. «Племя молодое, незнакомое» приносило сборники стихов, Сергей Слонимский попросил передать кассету романсов на его стихи, Елена Чуковская прислала «Дневники» Корнея Ивановича, Роман Цурцумия раскопал у букинистов «Курс истории русской литературы» К. Петрова издания 1866 года, с надписью: «Иосифу Бродскому, аристократу духа. С любовью».

Бродского развеселил сувенир, который послал ему Борис Шварцман – старый номер журнала «Костер» (№ 12, 1966 год), с очаровательными и лукавыми и стихами Иосифа. За тридцать прошедших лет они нигде не издавались, и Бродский сказал, что совершенно о них забыл.

Он даже поинтересовался, читала ли я их своим внукам Дане и Вике...

ТРИНАДЦАТЬ ОЧКОВ,или Стихи о том,КТО ОТКРЫЛ АМЕРИКУ– Шекспир открыл Америку.Давно. При Г. Ю. Цезаре.Он сам причалил к берегу.Потом его зарезали.– Вы что? Шекспир – Америку?Он умер до отплытия!Принадлежит Коперникучесть этого открытия.– Да нет, перу Коперника,французского поэта,принадлежит трагедия«Ромео и Джульетта».– Ах нет, вы просто спятили!Да что ж вы, в самом деле?Америка, приятели,открыта Торичелли!– Да нет, вы все напутали.Как следует усвойте:не Торичелли – НьютономАмерика. – Постойте,не Ньютоном, а... – Нужно линастаивать на имени?Ее ведь обнаружилидо нашей эры римляне!– Я чувствую без именисебя совсем подавленным.Вы что? Какие римляне?Она открыта Дарвином!– Не Дарвином, а Байроном!– Плешивым и пришибленным?– Да нет, известным барином.– Не Байроном, а Шиллером!– Уверьтесь, бросив глупости,в сужденье обоснованном:Америка на глобусенанесена Бетховеном!– Бетховена примерноеслужение наукамизвестно... Но Америкаоткрыта Левенгуком!– Нет, что-то тут не вяжется.Она открыта... – Врете!– Буонапартом, кажется.– Вот-вот... Буонаротти!– Да нет, Его ВеличествоКарл Пятый... – Заблуждение!– В эпоху электричества!– Да, до оледенения...– Шекспир нам дал подробное...– Шекспир? Он из Италии...Ну, и тому подобноеи, так сказать, так далее.Вот так на подоконникебеседовали школьники.Я двери притворил.Прошу вас убедительносказать им, кто действительноАмерику открыл!Очко даем за правильность!Скажите, чем прославилисьвсе те, чьи именаздесь были упомянуты.Мы сами – очень заняты,а истина – нужна.Надеемся, что справитесь.Пусть это – нелегко.Тринадцать лиц, которыепрославились в истории.ЗА КАЖДОГО – ОЧКО.

Мой петербургский подарок Бродскому представлял собой альбом, заполненный газетными и журнальными вырезками, посвященными его юбилею. Иосиф (как и следовало ожидать) хмыкал и закатывал глаза, вырaжая тщету и ненужность моих стараний. Но чувствовалось, что он доволен и ему совсем небезразлично, что пишут, говорят и как чествуют его в Петербурге. Например, его очень тронуло поздравление Самуила Лурье «Вроде тоста» и стихотворение Татьяны Вольтской «На возможный приезд Бродского», опубликованные в газете «Невское время».