Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 2

— Красивая баба. Уж не казачка ли?

— Кубанская. Сидит за то, что из ревности застрелила мужа и зарезала лагерного любовника. Своеобразие нашего положения заключается в том, что вместе с ней на концерте сидит Островский, умница, большой добряк, и герой.

— Чем?

— Тем, что будучи нашим полпредом в Румынии, знал о терроре и всё-таки вернулся. У него был друг, Раскольников — советский полпред в Болгарии. Помните мичмана Раскольникова, который привёл в Петроград кронштадтских матросов? Дал живую силу октябрьскому вооружённому восстанию? Вспомнили? Да, этот самый. Островский и Раскольников, предчувствуя предстоящий вызов в Москву и неминуемую гибель, повидались и посоветовались, как быть. В принятых решениях сказался характер каждого. Раскольников бросил службу в Наркоминделе и изменил партии и Родине — повернул на Запад, устроился в Париже и, надо полагать, неплохо: идеологических беглецов из Советской страны там встречают радушно. Островский остался верен до конца — вернулся, был изувечен на допросах и теперь обречён на гибель. Пока сидит на концерте в обществе Верки-Гроб: ему обеспечена смерть в романтической обстановке.

Но Анна Михайловна холодно посмотрела на меня и подняла брови:

— Разве Раскольников стал фашистом?

— Нет, но…

Она сурово нахмурилась. Сказала тихо и твердо:

— Тогда он никому и ничему не изменил. Только Сталину. Как вы не понимаете этого? Странно! Островский — честный глупец — он спутал партию с генсеком. Коммунист должен думать реалистически. Ленин приехал из Швейцарии в Россию через воюющую с Россией Германию с помощью кайзеровской полиции. Он изменник? Нет, просто реалист: кайзера и его полиции нет, а революция живёт. Сталин тоже реалист и всегда разобьёт всех своих противников — он дальше видит и действует не оглядываясь. Мне сказали, что вы — бывший разведчик. Тогда я вас плохо понимаю: чекист-идеалист такая же нелепость, как добрый бандит. Островский, Федька-Шрам и вы — любопытные люди.

Она задела самую болезненную из числа недодуманных и нерешённых мною вопросов нашей трагедии: мой следователь на Лубянке, полковник Соловьёв, узнав, что я за границей имел деньги и иностранный паспорт и всё же вернулся домой, назвал меня дураком, бесчувственным человеком. С тех пор одна половина во мне кричала, что я — верный сын своей Родины и герой, а другая — что я всего только фантазер и простак. Нет, во мне были чувства, но какие?

Я задохнулся от наплыва мыслей и приготовился было разразиться речью — не для собеседницы, а ради себя самого, чтобы ещё раз (в который?!) убедить себя в своей правоте, — но она, забывшись, положила на колено ладонь, на которой лежала картофелина, отщипывала от неё маленькие кусочки и бережно подносила к губам: видимо, ей хотелось переменить тему разговора.

— Как я люблю печёный картофель, — мечтательно начала она. — На воле, по правде говоря, я его никогда не пробовала. Но здесь наслаждаюсь. Мякоть розовая и сладковатая, а зарумянившиеся места горчат… Сколько наслаждения может дать человеку один маленький кусочек жалкой пищи… А сколько иного, гораздо более прекрасного, прошло мимо нас совсем незамеченным… Заключение — это яма, из которой яснее видно небо, не правда ли? — Она задумалась, потом вдруг засмеялась и другим голосом спросила: Сегодня я несколько раз видела в зоне пожилого мужчину с пенсне на носу. Он прохаживался среди пышных клумб совершенно голым и босым. Это было очень забавно! В руках держал лист бумаги. Кто он?

— Крупный ленинградский инженер-мостовик. Его вызывают в центр по наряду. В бане шпана украла все его вещи. От шапки до ботинок.

— Почему же ему не дадут что-нибудь?

— «Что-нибудь» он брать не хочет — у него было обмундирование первого срока. Он вертится перед окнами штаба и старается попасть на глаза начальнику. Вечером он исчез, заметили? Сейчас или сидит в изоляторе, или уже добился своего и ждёт концерт, как и мы с вами. Это случается здесь нередко.

Вообще, особый романтический колорит толпе заключённых придают инвалиды с оторванными рукавами или штанинами: сейчас ещё тепло, из рукавов и штанин они шьют ноговицы на зиму, ноговицы в ходу на лагерной толкучке.

— А что там ещё продают?

— Кто что может. Кормящие матери сцеживают своё молоко, добавляют к нему мел и воду и меняют работягам на краденый лук или мясо, а то и инвалидам на ноговицы. Малолетки на шап-шарап грабят бумагу у вольных девушек в штабе — она идёт на заявления в Москву, письма родным и игральные карты. Бесконвойники продают…

Но долговязый начальник режима вдруг поднялся, вынул трубку изо рта, поднял руку и закричал:

— Эй вы там, на галёрке! Тише! Начинаем концерт! Будете шуметь — отправлю в клоповник! Понятно? У меня не разгуляетесь! Самоохранники, закройте входную дверь. Тише! Слово предоставляю начальнику культурно-воспитательной части для зачтения последнего номера центральной газеты! Садитесь все и слушайте!

На сцену выполз старичок-начальник, одел очки, развернул газету, и поскольку лампочка светила плохо и мигала, он поднял газету повыше и заслонил ею своё лицо так, что до зала стало доходить только недовольное глухое ворчание и отдельные фразы:

— «Правда» номер двести двадцатый вид субботы четвёртого сентября сорок второго году слухайте передовую под общим названием «Наступление Красной Армии». Бур-бур-бур-бур… Бои уже ведутся в коренном Донбассе на земле Украины… бур-бур-бур… От Советского Информационного бюро. Сводка за третье сентября «бур-бур-бур… Бои в Донбассе… освобождено пятнадцать населённых мест… южнее Брянска… юго-западнее Харькова… бур-бур-бур-бур…» Прослухайте подвальную статью Наркомюста СССР Н. Рачкова под общим названием «Война и законность» бур-бур-бур. В советских законах выражены интересы рабочего класса, трудового крестьянства и интеллигенции нашей страны… бур-бур-бур-бур… Ленин учил: малейшее беззаконие, малейшее нарушение советского порядка…

Чтец опустил газету, поднял очки на лоб и закричал в зал:

— Што за смех? Раскашлялись! А ты, там, в углу, ещё раз свиснешь, так я тебя собственноручно потащу в изолятор!

Потом снова опустил очки на нос, прикрылся от слушателей газетой и забурчал:

— «…есть ещё дыра» — да тише! Что смешного в слове дыра, дураки? Тише! — «дыра, которую немедленно используют враги трудящихся». Тише! На XVII съезде ВКП(б) и XVIII партийной конференции борьба за строгое соблюдение законов была определена как одна из важнейших обязанностей коммуниста. Что за идиотский смех? Я спрашиваю, почему в залу идиотский смех? «Закон есть закон для всех. Мы все — слуги государства. Этому нас учит товарищ Сталин», — говорил… Какой это дурак там у двери чихает десять раз кряду? Што за чих? — говорил товарищ Маленков… бур-бур-бур-бур… «Сталинская конституция с предельной ясностью показала, что у нас в стране социализма обеспечен расцвет права и законности»… Опять ты чихаешь там, у двери? Самоохранник, зараз дай его за дверь, чтоб вычихався!… «Полное совпадение того, что есть на деле и выражено в законе — непреложный принцип социалистического права».