Сергей Голукович - Поперечное плавание

— Передайте зампотеху, пусть не особенно ворошит склад. Арустамову готовить батальон к маршу. Через полчаса я поставлю ему задачу.

…Прошли считанные минуты, комбриг, умывшись и переодевшись, подъехал на трофейном «мерседесе» к воротам виллы колонэля. Сидевший рядом с шофером румынский солдат проворно выскочил из машины и что-то громко сказал садовнику, поливавшему цветы на большой клумбе. Тот, сняв парусиновый передник, побежал к дому и скрылся в двери.

Когда «мерседес», тихо шурша колесами по усыпанной гравием дорожке, обогнул клумбу и остановился у крыльца, на пороге коттеджа появился колонэль в отлично сшитом, скрадывающем излишнюю полноту мундире. Отдав честь, он широким жестом пригласил приехавших пройти в небольшой холл. Там уже были его жена и дочь. Колонэль на немецком языке представился сам и представил домочадцев. Корнев понял его без переводчика и тоже представился:

— Гвардии подполковник Виктор Андреевич Корнев.

Колонэль, улыбаясь, произнес несколько фраз. Не поняв их, комбриг вопросительно посмотрел на Любанского. Тот перевел:

— Он решил, что вы говорите по-немецки, надеется на разговор без переводчика.

— Скажите ему: не могу я разговаривать на немецком языке.

Тогда жена румынского офицера обратилась к гостю. Корнев понял ее вопрос: «Не говорит ли господин подполковник по-французски?» Чувствовалось ее уверенное произношение на этом языке. У Корнева возникла обида на себя: ведь когда-то изучал эти языки, но кое-как, без упорства. С легким отрицательным кивком взглянул на Любанского. Тот ответил по-французски, что подполковник и на этом языке не говорит.

Колонэль, пожав плечами, сказал жене по-румынски несколько фраз.

Переводчик сказал Корневу:

— Он недоумевает, на каком же языке может говорить русский офицер. Хотел пригласить в столовую, но переводчик, рядовой, не может находиться там вместе с офицерами.

Лицо Корнева покрылось румянцем. Захотелось ответить: «Говорить надо на языке страны, выбившей вас из гитлеровской упряжки». Но сдержался, помня, что многие румынские офицеры две недели назад примкнули к восстанию в Бухаресте, свергнувшему фашистского прихвостня Антонеску. Знал о двух румынских дивизиях, сдерживавших в кровопролитных боях натиск врага, пытавшегося нанести контрудар в тыл наступавшим нашим войскам.

В памяти Корнева промелькнуло далекое детство, когда вместе с Сашей Пляскиным бегал он, сверкая голыми пятками, по раскаленным солнцем песчаным улицам Читы. Тогда в городе было много китайских лавочек, парикмахерских и прачечных. По улицам ходили торговцы мороженым и прочей разной снедью. Ребятня усвоила многое из китайской речи. Потом появились японские солдаты. Крутившиеся около них мальчишки стали кое-что понимать и по-японски. Все это молниеносно пронеслось в памяти Корнева, и он, не успев даже как следует подумать, произнес:

— Нило-кохоо. Чже-чин-за? Ян-ю? Ян-хо мию. — Кивнул Любанскому: — Спросите у него: говорит ли он по-китайски?

Когда колонэль недоумевающе развел руками, Корнев сказал:

— Анатаева, нихонг-дэ вакаринаска? Сютке минэ уй. Синтан нипон гудасай? А по-японски он говорит? — велел Любанскому перевести вопрос.

Жена и дочь оживленно затараторили между собой. Колонэль стал горячо высказывать свое впечатление. Переводчик едва успевал перевести только основной смысл его слов:

— Он решил, что вы служили на Дальнем Востоке. Такая встреча очень интересна. Сибирские части прославились стойкостью и храбростью…

— Вежливо дайте ему понять, что у нас есть срочный деловой разговор, — сказал Корнев. — У меня очень мало времени.

Колонэль понял и повел гостей к себе в кабинет. Когда они проходили через столовую, увидели, как за тяжелыми портьерами скрылся еще один денщик в белом переднике, а стол был богато сервирован. В простенках между окнами висел портрет короля Михая, а на более темном куске обоев — какой-то пейзаж, видимо повешенный вместо изображения Антонеску. Все это Корнев приметил за считанные секунды.

Едва гости присели, Любанский перевел просьбу комбрига показать, какие есть у колонэля военно-топографические карты. На письменный стол была положена стопка больших листов. Это были карты всей Румынии, Бессарабии и даже Одесской области.

Корнев просмотрел их, отложил некоторые ближе к себе и сказал:

— Надеюсь, офицер союзной армии одолжит эти листы на одни сутки?

Воспользовавшись неопределенным жестом колонэля, свернул их и передал переводчику.

Провожая гостей, колонэль несколько раз повторил, что пятью из взятых листов он особо дорожит. Нанесенная на них обстановка — память об успешно выдержанных экзаменах по тактике на чин колонэля.

— Обязательно вернем! — заверил Корнев хозяина дома.

Вернувшись в штаб, Корнев не стал, как обычно это делают, склеивать листы карт, а только подогнул у некоторых края и приложил листы друг к другу. Арустамов задачу батальона понял с двух слов. Внимательно изучил по карте маршрут, подсчитал, сколько предстоит преодолеть мостов и, сделав пометки в своем блокноте, доложил:

— Батальон готов к выполнению поставленной задачи.

Тихо вошел только что вернувшийся из штаба армии начальник политотдела Василий Васильевич Скорый. Посмотрев на Корнева, с ним он был в одинаковом звании, по-дружески сказал:

— Я все знаю, только что от члена Военного совета.

Быстро договорились, какие задачи поставить другим батальонам бригады.

Скорый, узнав, у кого и как взяты карты, предложил:

— Я пойду с Арустамовым. Карты возьму с собой, и Арустамов, и Овчаров, когда им будет надо, воспользуются ими.

— Правильно, — согласился Корнев. — Всегда ты, Василий Васильевич, что-нибудь толковое предложишь. Только посмотри за комбатом, чтобы без особой нужды в драку не лез — уж больно горяч. Ну, в путь!..

Побывав во всех батальонах, поставив им новые задачи, передав минные поля румынской пехотной дивизии, Корнев заторопился в далеко ушедшую в горы механизированную бригаду Овчарова. Под колеса его машины километр за километром ложилась извилистая пыльная дорога. Она свернула в сторону, и показался мост через горный поток. Он был взорван немцами, но уже восстановлен саперами.

Дежурный по мосту сказал, что батальон Арустамова ушел по маршруту. Корнев поехал дальше.

По краям дороги валялись обгоревшие немецкие транспортеры и машины. В реке на перекате видны были застрявшие трупы в мышиной серо-голубоватой форме. А на небольшом участке более пологого склона высился холмик братской могилы. Два солдата, закинув за спину автоматы, устанавливали сколоченную из досок пирамидку с вырезанной из снарядной гильзы пятиконечной звездой. У Корнева шевельнулось чувство вины: торопясь, не остановился у могилы. Может быть, в ней и его саперы лежат.