Анатолий Вишневский - Жизнеописание Петра Степановича К.

– Без Любы? – они сидели за столом, Петр Степанович взял пустой стакан, стал его вертеть в руках и ничего не говорил, ушел мыслями в себя. Потом очнулся. – Жить я уже не буду, буду доживать. Пока отсюда никуда не уеду, здесь дом, здесь хозяйство. Если доживу до того, что не смогу себя обслуживать, определите меня в богадельню.

Братья переглянулись.

– Ну, при трех-то сыновьях можно и без богадельни обойтись, – возразил старший.

– Это я так сказал, на крайний случай. Надеюсь, что я до такого состояния не доживу, помру раньше.

– Ну, может, ты хоть погостить приедешь, – предложил средний сын. Первое время тебе тяжело будет одному,

– Позже, может быть, и приеду. А сейчас картошку нужно копать, оградкой заняться. Сейчас не могу уехать.

XVII

Теперь Петр Степанович жил в своем доме один, сыновья – старший и средний – время от времени навещали его, а потом делились впечатлениями с братьями. Пока, тьфу-тьфу, у отца все было в порядке. Старость, конечно, – не радость, но Петр Степанович был тот еще желудь!

Побывав у отца, средний брат писал старшему:

У папы все благополучно. Раздобыл где-то щенка неизвестной породы, говорит, что из него вырастет хороший караульщик, да и ему будет не так одиноко. Присвоил ему оригинальное имя Полкан, сейчас сооружает для него конуру. Встреча наша проходила по той же программе. Говорили о большом и малом, о формологии и т. д. Уезжать от папы как-то больно. А насчет собаки он, пожалуй, прав.

Зря, зря он так писал о Петре Степановиче. Вроде бы сочувственно, а о той же формологии отзывается едва ли не с пренебрежением. Обидно, конечно, за Петра Степановича, хотя самого его давно уже не удивляла несоразмерность людских понятий космическим масштабам его мировидения.

– Ты хоть сообрази, – не в первый раз уже втолковывал он среднему сыну. – Люди летят вместе с Землей вокруг Солнца со скоростью 30 километров в секунду, но над этим никто и не задумывается! Люди утром просыпаются, наскоро завтракают и уходят или уезжают на работу, захватив с собою сумочку с провизией, чтобы между двенадцатью и часом еще раз позавтракать. Между четырьмя и пятью часами вечера возвращаются домой, обедают, отдыхают. Проходят сутки, а человек даже и не вспомнит, что за прошедшие 24 часа он пролетел по орбите вокруг Солнца два миллиона пятьсот девяносто две тыщи километров. Да человек ведь Землей еще возится вокруг своей оси…

– Ну и что из этого? – недоумевал сын, думая, наверно, о своей козе Верке.

– А то, что материя без движения существовать не может, без движения не было бы форм, не было бы и такой мыслящей формы, как человек. Давно пора создать науку о движении, и назвать ее надо «Формология». А такие науки, как морфология или кристаллография можно считать дочерьми матери-формологии.

– И чем она должна заниматься, эта царь-наука?

– Как чем? Разнообразием форм, бесконечным разнообразием форм. Вот, например, все люди-разные. А почему? Потому что их сознание, мышление и память подчиняются закону бесконечного разнообразия форм. Сознание, мышление и память – триумвират субъекта, а каждое из этих трех слов можно назвать триумвиром. Эти триумвиры в разной степени развиты у живых существ, у людей, обезьян, собак, кошек и так далее. Но неодинаковые сознание, мышление и память имеют и люди. По отпечатку пальцев опознают людей; в письме у каждого – свой почерк. На базаре ребенок затерял мать, ищет ее, присматривается ко всем женщинам, но все они – не его мать. Наконец, нашел– по ее «почерку». Идешь ты по шумной улице, присматриваешься к людям, но все они тебе незнакомы. И вдруг среди этой массы людей к тебе пробивается твой родной Иван Петрович! Как не существует одинаковых почерков, поведений, манер, так не существует одинаковых сознаний, мышлений и памятей, у каждого человека они имеют «свой почерк»…

Средний сын Петра Степановича уехал в свой Краматорск, а Петр Степанович… Не хотелось нам раньше времени раскрывать дальнейшие планы Петра Степановича, но чувствуем, что без этого страдает полнота его жизнеописания, и вынуждены поэтому хоть в какой-то степени приоткрыть завесу таинственности.

Дело в том, что Петр Степанович давно уже работал над большой рукописью натурфилософского плана. Уроки жизни не прошли даром, научили Петра Степановича большей скромности. Он со снисходительной улыбкой вспоминал название своего первого, правда, не состоявшегося сочинения: «В омуте жизненной лжи». «Гипотетические заметки дилетанта» – вот как скромно назывался его теперешний труд, да еще в скобках было приписано, тоже, наверно, для скромности: «Черновик». И слава, о которой он когда-то мечтал, была теперь для него звук пустой, Петр Степанович очень уместно подчеркивал это, цитируя, как ему казалось, правда, ошибочно, поэта Батюшкова:

Философом ленивым,От шума вдалеке,Живу я в городке,Безвестностью счастливом.[16]

Но смирение паче гордости. Петр Степанович был не из робких, и, начиная, понятное дело, с вопроса о смысле жизни, он и великих ставил на место, если требовалось. К тому же уроки жизни каким-то образом вооружили Петра Степановича знанием диалектического материализма, которого ему так недоставало в молодости. Так что теперь он чувствовал себя на коне.

Жил на свете писатель Леонид Николаевич Андреев, – записывал Петр Степанович. – Он пил водку запоем и в 1919 году умер от разрыва сердца. Так этот писатель о цели жизни говорил так: «Смысл, смысл жизни, где он? Бога я не приму, пока не одурею. Человек? Конечно, и красиво, и гордо, и внушительно, – но конец где? Стремление ради стремления – так это верхом можно поездить для верховой езды, а искать, страдать для искания и страдания, без надежды на ответ – ложь. Остается бунтовать – пока бунтуется, да пить чай с абрикосовым вареньем».

Леонид Андреев в свое время был в большом почете, но видите, как он пессимистично смотрел на жизнь. А с точки зрения диалектического материализма, на смысли цель жизни можно смотреть так: для природы безразлично – живете вы или не живете, страдаете вы или веселитесь, но для самих людей это не безразлично. Блохи, куры, кошки, лошади и не подозревают, что они родились, что они умрут, но в человеке сознание получило такое развитие, что он может философствовать, задумываться и даже сам себе задавать вопрос: «А зачем я живу?»

Лети, отроки и даже юноши совсем не задумываются или мало задумываются над вопросами цели и смысла жизни, мысли об этом чаще приходят уже в стариковском возрасте. Некоторые пенсионеры, оформившись на пенсию, говорят: «В собесе записали в очередь на тот свет». В стариковском возрасте люди часто остаются в одиночестве: дети устроились и разъехались по работам. Это еще ничего, если живы старик и старуха, но в таком возрасте очень часто он или она остаются без своей пары, и тогда чаще всего приходят мысли о конце жизни. Здесь уже нужно к этому вопросу относиться старикам по-философски. Смерть – неизбежный факт для каждого из нас, и приходится (где же заденешься!) быть «философом ленивым», чтобы хоть немного «уравновесить» свои горькие мысли. Раз ты родился, так не вешаться же из-за того, что рано или поздно умрешь!