Алексей Козлов. Преданный разведчик - Александр Юльевич Бондаренко
Когда я приезжал в отпуск, то, разговаривая с кем-то из руководителей, я спросил об этом. Мне ответили: “Помалкивай! Да, это он, но помалкивай!” Его послали с другими документами, но псевдоним почему-то оставили тот же, известный.
А затем, после того как я возвратился в “свою” страну из отпуска, была команда выйти на моментальную передачу – вот там я с ним реально встретился впервые… Я его знал, а он меня, в общем-то, нет… Хотя мог тоже где-то видеть, и знать – а, это наш! Но не более того…»
Между прочим, рассказанное Николаем Павловичем коренным образом противоречит утверждениям целого ряда ветеранов Управления «С», утверждавших, что «Дубравин» с сотрудниками «легальных резидентур» не общался. Вот, кстати, что написано в одном из интервью с ним:
«У меня за долгие годы не было личных встреч. А в Италии, я был 10 лет прописан в Риме, всего две. Приезжали из Центра.
Были личные встречи только тогда, когда я выезжал в какую-то другую нейтральную страну. А в государствах со сложной оперативной обстановкой, по которым я потом работал, – никаких.
Никогда в жизни не был в советских посольствах – нельзя ни в коем случае. И если б я к этому стремился, меня надо было б гнать со службы – только и всего. Ведь наши товарищи, работающие в посольствах, находятся под жёстким наблюдением.
Я не любил личных встреч, не любил общаться. Ещё неизвестно, кто кого и куда приведёт. Правда, однажды в городе А или Б возникла резкая необходимость встретиться с одним человеком, который вёл меня лет десять. Я разрисовал все стены (условные знаки ставятся, как правило, мелом в заранее оговоренных местах. – Авт.) около резидентуры.
Но на связь не вышли. Этот человек, как я потом узнал, подумал, что ошибка: “Алексей не любит личных встреч”»[307].
Эпизод с мнимой ошибкой, конечно, интересный. Хотя при этом мы прекрасно помним, как Владислав Николаевич семь раз выходил к злосчастному магазину Kinderwaren, тогда как Алексей Михайлович, выставивший сигнал тревоги, «снятый», то есть зафиксированный, соответствующей резидентурой, через каждый час вставал у витрины магазина Kinderwagen. И ни у кого не было по этому поводу никаких сомнений, и «легальный» разведчик получил указание Центра выходить на явку до последнего, пока не встретятся…
Есть у нас и ещё информация по этому поводу – от тех людей, кому мы, во-первых, очень верим по целому ряду причин и, во-вторых, с которыми у нас есть немало общих знакомых, также пребывающих «в теме». Так что, если бы что было не так, – они бы сразу всё уточнили и поправили.
Вот и Николай Павлович нам рассказывал, что самая первая его встреча с Козловым – так называемая «моментальная передача» – происходила совсем не по правилам, и уж совсем не так, как показывается в кино про Штирлица или Ладейникова.
Думается, что такое «моментальная передача», особенно объяснять не надо, оно уже и по самому своему названию понятно. Так что просто небольшой, но реальный пример для иллюстрации. В частности, в Ленинграде ровно в полдень стреляла пушка на Нарышкином бастионе Петропавловской крепости, и этот выстрел был очень хорошо слышен на Невском проспекте. Представителями и агентурой некоторых спецслужб было чётко отработано, что по данному сигналу (не нужно было посматривать на часы, считая секунды и тем привлекая к себе внимание) один господин входил в Дом Ленинградской книги, расположенный на углу Невского проспекта и канала Грибоедова, а другой, как бы товарищ, в это время оттуда выходил. За дверями здания была тогда «вертушка», и, проходя через неё, они могли мгновенно обменяться портфелями или чем там ещё… Никто их при этом не видел: в «самой читающей стране» в книжных магазинах всегда было немало народу – одни входили туда с надеждой на удачу, другие выходили оттуда, рассматривая покупки. Но наша бдительная контрразведка много чего замечала, иначе бы мы сейчас про этот «трюк» не рассказывали…
Так вот, Николай Павлович вспоминал, как проходила их встреча:
«Вышли… Я понял, что не нужен никакой особенный пароль от буквы до буквы произносить – только рот раскрыл, как мы уже друг друга признали. И как-то мы с ним разговаривали сразу, как будто сто лет друг друга знаем – на “ты” и по-свойски.
И он вдруг заявляет: “Давай по чуть-чуть!”
Я говорю: “Слушай, у нас же с тобой моментальная передача!” – “Ну и хрен с ним! Выпьем и моментально разойдёмся”. Я говорю: “Центр если узнает…” – “А ты не рассказывай!”
Дело было в парке, там было несколько старых башен – мы зашли за башню, сели на лавочку… Причём он всё с собой принёс! “Чекушку” – он всегда пил только водку, – уж не знаю, где он её брал, не советская, конечно, но размер “чекушки”… В общем, было на пару минут нарушение дисциплины».
Можно понять, что за время своей работы «в поле» Алексей Михайлович истосковался по своим соотечественникам, по простому человеческому общению.
И вот характеристика, данная ему всё тем же Николаем Павловичем не только, в полном смысле слова, боевым товарищем Козлова, но и, несколько позже, его начальником: «Он ведь из простого народа – это не какая-то “столичная штучка”, которая выросла где-то в высокоинтеллектуальном окружении. Это ощущалось. Нельзя сказать, чтобы по характеру он был такой простой, что к нему любой, запросто подойти мог… Нет! А если надо было, он тебе в глаза всё мог сказать, как бы ни было неприятно… Но есть такие ситуации, когда вот так, прямо, говорят – и ты понимаешь, что так оно и есть!»
Мы уже сказали об опасностях, которые могут таить в себе личные встречи. Передавать материалы безлично, через тайник, вроде бы безопаснее, хотя где гарантия, что тот же сотрудник резидентуры, проявив небрежность, не приведёт туда контрразведку? Или ещё чего не произойдёт – мы же подробно описали произошедшее в Нью-Йорке в 1978 году. Однако известно, что «волков бояться – в лес не ходить».
Опытнейший сотрудник разведки так рассказывает о тайниках и некоторых, связанных с ним трудностях: «Это очень надёжный способ конспиративной связи, что доказано многолетней, а лучше сказать, многовековой практикой деятельности разведывательных служб всего мира, многочисленных тайных обществ, криминальных сообществ и даже влюблённых. Но вот убедить в этом человека, не искушённого в тайных делах, крайне трудно. Передать самые важные документы и самые большие ценности из рук в руки он готов, а положить их в дупло или закопать в укромном месте и оставить без присмотра – ни за что! И некоторых агентов долго приходилось убеждать в целесообразности и безопасности этого способа связи. И кажется, что он уже всё понял, со всем согласился, но, положив закладку в тайник, не может уйти от этого места, хотя и знает, что человек, который должен её подобрать, придёт через несколько минут после его ухода»[308]. Кстати, как говорится, «аналогичный случàй», точь-в-точь, описан ещё в «Дубровском» Александром Сергеевичем Пушкиным – из-за того, что два юных «агента» встретились у тайника, «спецоперация» была провалена и всё в жизни героев повести закончилось очень и очень плохо…
Ну а теперь – серьёзно. Конкретно мы ничего не знаем, но, выезжая «в поле» на разные сроки, «Дубравин» выполнял очень ответственные разовые, штучные, так сказать, задания, которые нельзя было поручить сотрудникам «легальной» резидентуры. «Алексей Михайлович и Юрий Анатольевич Шевченко обслуживали очень ответственный сектор работы; об этой их работе мы сможем рассказать… не в этом поколении», – уточнил нам один сведущий человек.
Можно полагать, что это была связь с особо ценными источниками, с которыми не могли встречаться сотрудники «легальной» резидентуры. Ведь, учитывая расстановку сил и приоритетов в том «двухполярном» мире, где действительно были две противостоящие системы, иному высокопоставленному зарубежному политическому деятелю для того, чтобы положить конец своей блистательной карьере, достаточно было раз-другой оказаться увиденным в компании с советским дипломатом. Ну а если, к тому же, дипломат этот окажется не «чистым» дипломатом, но установленным сотрудником разведки – всё, пиши пропало! Тут и до парламентского расследования недалеко, а то и ещё чего похуже…
