Роберт Масси - Петр Великий. Прощание с Московией

Сначала при виде громадной свиты обеих курфюрстин и толпы местных зевак, толпившихся у ворот, Петр отказался. Однако камергер настаивал, и царь поддался на уговоры при условии, что кроме Софии и Шарлотты с матерью на обеде будут присутствовать только ее братья и дети и еще самые важные из его русских сопровождающих. Когда его ввели к дамам, Петр споткнулся, покраснел и не мог раскрыть рта. Как-никак он впервые попал в общество образованных иностранных дам-аристократок; прежде его знакомство с представительницами Европы ограничивалось мещанками из Немецкой слободы – женами и дочерьми иностранных купцов и военных. К тому же эти две дамы заметно выделялись даже среди европейской знати. Шестидесятисемилетняя София Ганноверская была энергичная, здравомыслящая, дельная правительница, и ее владения в Северной Германии благополучно процветали. Через несколько лет после свидания с Петром ее, как внучку английского короля Якова I, британский парламент выберет преемницей королевы Анны, дабы обеспечить протестантское правление в Англии[60]. Ее дочь, двадцатидевятилетняя София Шарлотта Бранденбургская, тоже обладала незаурядным умом и блистала во всех дворах Северной Германии. Одно время она была нареченной невестой внука Людовика XIV, герцога Бургундского, но политические обстоятельства заставили его жениться на Марии Аделаиде Савойской. Два года София Шарлотта прожила в Версале, где ее остроумием и красотой восхищался Король-Солнце. Она получила хорошее образование – сам Лейбниц был не только ее наставником, но и другом. Об очаровании Софии Шарлотты говорит уже то, что ее муж, построивший для нее дворец Шарлоттенбург в Берлине, питал к ней самую искреннюю любовь. И хотя из почтения к августейшему примеру, который подавал более скромным монархам Людовик XIV, Фридрих тоже обзавелся фавориткой, ему куда больше нравилась его прелестная и умная жена.

Оказавшись в компании этих благовоспитанных элегантных дам, Петр закрыл лицо руками и пробормотал по-немецки: «Я не могу говорить». Увидев, что гостю не по себе, София Шарлотта и ее мать помогли ему оправиться от смущения; усадили его за стол, сами сели от него по обе стороны и непринужденно с ним заговорили. Вскоре его робость прошла и он так разговорился, что дамы наперебой старались завладеть его вниманием. Обед длился четыре часа, а курфюрстины засыпали его все новыми вопросами, но наконец София Шарлотта, боясь, как бы царь не заскучал, велела позвать музыкантов. Начались танцы. Поначалу Петр не хотел танцевать и говорил, что у него нет перчаток, но дамы опять сумели его переубедить, и скоро он уже с удовольствием отплясывал. Кружась с ними по залу, он почувствовал под рукой что-то странное и, не ведая, что то были пластины китового уса в корсетах, прокричал своим товарищам: «У немецких дам чертовски жесткие кости». Дамы пришли в восторг.

Петр веселился от души: этот прием был куда приятнее вечеринок в Немецкой слободе и даже лучше шумных пиров Всешутейшего собора! Он готов был обнять весь мир. Он велел своим карликам тоже участвовать в танцах. Самого любимого из них он целовал и щипал за ухо. Он расцеловал в макушку десятилетнюю Софию Доротею, будущую мать Фридриха Великого, смяв ей бант. Он обнимал и целовал четырнадцатилетнего принца Георга, который впоследствии стал королем Георгом II Английским.

Весь вечер обе курфюрстины пристально наблюдали за царем и нашли, что он вовсе не такой уж дикарь и варвар, каким рисует его молва. «Мне понравилась его естественность и непринужденность», – писала София Шарлотта. Гримасы и судороги, уродовавшие его лицо, оказались не так сильны, как они ожидали, но, как сочувственно прибавила София Шарлотта, «удержаться от некоторых из них не в его власти».

Старшая курфюрстина, знавшая толк в мужчинах, подробно описала и этот вечер, и самого гостя: «Царь очень высокого росту, лицо его очень красиво, он очень строен. Он обладает большой живостью ума, его суждения быстры и справедливы. Но наряду со всеми выдающимися качествами, которыми его одарила природа, следовало бы пожелать, чтобы его вкусы были менее грубы. Мы тотчас же сели за стол. Коппенштейн, исполнявший обязанности маршала, подал его величеству салфетку, но это его очень затруднило: вместо салфетки в Бранденбурге ему подавали после стола кувшин. Он был очень весел, очень разговорчив, и мы завязали с ним большую дружбу. Моя дочь и его величество поменялись табакерками… Мы, по правде, очень долго сидели за столом, но охотно остались бы за ним и еще дольше, не испытывая ни на минуту скуки, потому что царь был в очень хорошем расположении духа и не переставал с нами разговаривать. Моя дочь заставила своих итальянцев петь, их пение ему понравилось, хотя он нам признался, что он не очень любит музыку. Я его спросила: любит ли он охоту? Он ответил, что отец его очень любил, но что у него с юности настоящая страсть к мореплаванию и к фейерверкам. Он нам сказал, что сам работает над постройкой кораблей, показал свои руки и заставил потрогать мозоли, образовавшиеся на них от работы. После ужина его величество велел позвать своих скрипачей, и мы исполнили русские танцы, которые я предпочитаю польским…его общество доставило нам много удовольствия. Это человек совсем необыкновенный. Невозможно его описать и даже составить о нем понятие, не видев его. У него очень доброе сердце и в высшей степени благородные чувства. Я должна вам также сказать, что он не напился допьяна в нашем присутствии; но, как только мы уехали, лица его свиты вполне удовлетворились.

…Это – государь одновременно и очень добрый, и очень злой, у него характер – совершенно характер его страны. Если бы он получил лучшее воспитание, это был бы превосходный человек, потому что у него много достоинств и бесконечно много природного ума».

Петр выразил свое удовольствие от этого вечера, послав каждой из принцесс по сундуку русских соболей и парчи. Затем немедленно уехал, не дожидаясь основного посольства: впереди, всего лишь в нескольких милях вниз по Рейну, лежала Голландия.

Глава 14

Петр в Голландии

Во второй половине XVII века Голландия, как иногда называли Республику семи Соединенных провинций Северных Нидерландов, достигла зенита своего могущества и славы. Она страдала перенаселенностью – два миллиона трудолюбивых голландцев теснились на крохотной территории, – но значительно превосходила всю остальную Европу богатством, числом городов, развитием международных связей. Неудивительно, что процветание этого маленького государства вызывало изумление и зависть у его соседей, а зависть нередко оборачивалась алчностью. Отстоять свою независимость голландцам помогали некоторые черты национального характера. Они обладали храбростью, упорством, осмотрительностью, и когда им приходилось воевать (сначала против испанцев, затем англичан и, наконец, французов), они делали это с присущей им практичностью и одновременно с беззаветным и высоким героизмом. Для защиты своего суверенитета и демократии двухмиллионный народ содержал армию в 120 000 солдат и второй по величине флот в мире.