Михаэль Деген - Не все были убийцами (История одного Берлинского детства)

Регина решила отвезти меня к рейхстагу. И там я буду предлагать «союзникам» перлоновые чулки.

«Мы обмотаем его веревкой, на которую повесим чулки. А Карфункельштейн даст ему старое пальто — оно наглухо застегивается. И можно открывать торговлю!» Регина засмеялась. «Ну, что ты на это скажешь?» — спросила она меня.

«Ну и выдумщица же ты!» — воскликнул я. Однако сама идея показалась мне неплохой. Поколебавшись, мать тоже согласилась с планами сестры. Приступить к работе мы решили немедленно.

«С мальчиком ничего не случится», — успокаивала Регина мою мать. — «Я все время буду где-нибудь поблизости».

День открытия нашей «торговой точки» выдался невероятно жарким. Стоял июль, и в старом зимнем пальто Карфункельштейна я буквально обливался потом.

Фрау Карфункельштейн высадила нас из машины примерно в километре от рейхстага. Регина взяла меня за руку, и мы медленно направились к нашей цели. У развалин рейхстага стояла куча «джипов».

Через груды мусора и щебня мы спустились к подвалам рейхстага. Здесь царило оживление. Немцы предлагали американцам, англичанам и французам для обмена все, что представляло хоть какую-то ценность. Проститутки пытались привлечь к себе внимание потенциальных клиентов. Пахло пылью, потом, мочой.

Спускаться еще глубже мне совершенно не хотелось.

«Если ты почувствуешь, что к тебе подходит покупатель, уведи его куда-нибудь, где поспокойнее. И не показывай ему сразу все, что у тебя есть», — поучала меня Регина. — «Ну-ка, еще раз — как по-английски „чулки“?»

«Stockings».

«А сигареты?»

«Cigarettes».

«Прекрасно. Ты меняешь чулки на сигареты. Только на сигареты. Две пары чулок — на блок сигарет».

Регина, похоже, волновалась еще больше меня.

«Но сначала покажи только один чулок. А перед этим попроси показать тебе сигареты».

«Ладно-ладно», — отмахнулся я от Регины и двинулся вперед по грязному подвальному проходу.

Покупателя я нашел сразу. Это был патрульный-американец. Он отвел меня в сторону и стал говорить что-то. Довольно громко. Наверное, он просто хотел перекричать стоявший вокруг шум, но я так перепугался, что от страха чуть не наделал в штаны. «Stockings!» — неожиданно для себя самого громко закричал я.

Он жестами показал, что хочет видеть товар.

«Ну, хорошо», — подумал я. — «В следующий раз буду умнее».

Расстегнув верхнюю пуговицу пальто, я сунул руку вглубь, вытянул один чулок и протянул его американцу. Он засмеялся и показал на пальцах, что ему нужен и второй.

«Cigarettes», — сказал я.

Американец жестами дал мне понять, что мне надо подождать, и пошел к выходу.

«Со мной ничего не случится», — говорил я себе. — «Это же не нацисты!»

Я прислонился к стене и стал ждать. Через несколько минут американец возвратился. Подмышкой он, не скрываясь, нес по меньшей мере четыре блока сигарет, один из которых протянул мне. Схватив одной рукой сигареты, я снова сунул другую под пальто и вытянул еще один чулок. Американец показал мне второй блок сигарет. Я положил уже заработанные сигареты на землю, слегка придавил ногой для сохранности и вытащил из-под пальто следующий чулок.

Американец приподнял мою ногу, придерживавшую сигареты, положил на них еще один блок и поставил мою ногу на прежнее место. Раздались аплодисменты, и тут, наконец, до меня дошло, что вокруг нас образовалась небольшая толпа американских солдат.

Мой покупатель протянул мне все оставшиеся у него сигареты. Я расстегнул на моем пальто все пуговицы. Американцы, увидев обвивавшую мой живот веревку с висящими на ней чулками, от восторга стали хлопать себя по ляжкам и наперебой предлагать мне сигареты. Мой первый покупатель с трудом угомонил их, объяснив, что он имеет бесспорное преимущество.

Но когда он истощил свой запас сигарет, я смог «облагодетельствовать» и других американцев.

Неожиданно у входа в подвалы появились еще несколько патрульных. Мои покупатели тотчас обступили меня и, надавив на плечи, заставили опуститься на корточки. Но, очевидно, кто-то из стоявших возле меня американцев узнал в патрульных своих, и меня снова поставили на ноги.

Американцы стали жестами объяснять, что должен прийти еще раз.

В этот день в обмен на чулки я получил больше десяти блоков сигарет.

Спрятав свою добычу под пальто, я выбежал из подвала. Выглядел я, наверное, достаточно комично, но зато не потерял ни одной пачки сигарет.

Регина ожидала меня недалеко от развалин рейхстага.

«Знаешь, кому я продал почти все чулки? Американскому патрульному! За каждую пару я получил целый блок сигарет!» — на одном дыхании выпалил я. — «Это потому, что там были еще другие американцы, им тоже чулки понадобились. И я должен прийти туда с чулками снова!»

В машине обе женщины — фрау Карфункельштейн и Регина — наговорили кучу комплиментов моим коммерческим способностям. С таким талантом, уверяли они, я обязательно стану очень богатым.

«Таким же богатым, как твой муж?» — спросил я фрау Карфункельштейн.

Много они понимают, эти женщины. Просто этот патрульный оказался очень щедрым человеком и с самого начала назначил завышенную цену. Тем не менее я с достоинством принимал похвалы в свой адрес. Как в эту минуту мне нехватало Рольфа! Ему бы я обязательно похвастался!

Карфункельштейн тоже счел мой дебют успешным и активно взялся за дело.

Он привозил из Саксонии горы перлоновых чулок. Через некоторое время ему уже было недостаточно маленького грузовичка Зигрид Радни, он даже раздобыл американский военный грузовик. Таким образом, у нас образовался небольшой автопарк, располагавшийся на территории бывшей птицефермы. За машинами ухаживал брат погибшего Гюнтера Радни. А бывший кабинет Радни был переоборудован в склад для хранения чулок.

Мать часто ездила с Карфункельштейном в Саксонию. В такие дни я перебирался к Мартхен, и она заботилась обо мне.

В конце июля домой вернулся Хотце. Произошло это как раз в тот день, когда старый Редлих, как всегда безмолвный, явился к Мартхен с визитом.

Хотце сперва принял его за человека, которого его свояченица пригласила для помощи по дому. Но скоро он понял, что Редлих не в себе и рассчитывать на его помощь вообще не следует.

Мартхен защищала Редлиха как собственного ребенка и всегда очень сердилась, когда кто-нибудь начинал над ним смеяться. Ее дом всегда был открыт для несчастного старика, но он, к великому сожалению Мартхен, пользовался этим очень редко.

«Работы по восстановлению дома немного отвлекают его от смертельной тоски по сыну», — сказала однажды Мартхен, навестив старого Редлиха в Вальдесру. — «Он все делает очень аккуратно. Снаружи дом еще не совсем в порядке, но внутри уже можно жить вполне комфортно».