Оливер Харрис - Письма Уильяма Берроуза

Дальше — больше, полезли другие косяки. Аппфель выписал заоблачный счет — на тридцать долларов. Я охренел и заплатил, сколько посчитал правильным. Больше Аппфель по этому поводу не заикался. Он-то залупил счет, надеясь, будто я оплачу все и не пикну. Я же не пикнул, но и не заплатил. В смысле, всего не заплатил — отдал половину… Потом, покидая кабинет Аппфеля, понял: «Господи! Накололи же! По-арабски — заломили цену, в расчете сойтись на половине!» И вообще, никакой Аппфель не антифашист; натуральный коллаборационист, свалил из Страсбурга перед самым вступлением в город французских сопротивленцев… И по-прежнему остается лучшим медиком в Танжере.

— Ах этот, — хором отвечают мне сплетники. — Так он матерый фашистский прихвостень, дорогуша, и еще он — ну-у — деньгофил.

На что он денежку тратит? На джанк? Не-а, только не с такой осторожной анальной мордой без следа оральной импульсивности. Он не нарик, не колдырь. Тогда куда деньги девает? На мальчиков? Снова нет, иначе пассивы давно бы его вычислили и продинамили, а в Танжере даже самый прожженный сплетник ни разу его не назвал гомиком. Сучка из сучек, параноик Брайон Гайсин и тот не называл его голубым. Так Аппфель тратит деньги на баб? Не-е, у него на лбу написано: «Еле-еле два раза в неделю». К тому же старухи из кондитерской «Порте» хором опровергают такую возможность.

Остается два варианта. Вариант номер «Раз»: Аппфель — современный жмот, в золоте купаться не желает. Он — Жмот-ценнобумажник, который держит семью в черном теле (забавно: с первого взгляда можно определить, что он и себя в еде ограничивает, не питает к ней вкуса, и стол у него всегда пресный), а сам держит депозитарные сейфы в банках Швейцарии, Уругвая, Нью-Йорка, Сиднея и Сантьяго: хранит там валюту, золото, алмазы, героин и антибиотики.

Вариант номер «Два»: Аппфель — азартный игрок. Азартные игры — единственный грех, не живущий в Танжере. Казино нет, и притоны ломятся от игроков. Однако Аппфель играет на бирже: покупает шведские кроны за эфиопские дерьмы в Гонконге и продает их в Уругвае… У него дома все забито графиками, схемами и таблицами, а еще есть тиккер. Однажды утром Аппфель просыпается, утопая в ленте новостей с котировками ценных бумаг. Заснул прямо на схеме, позабыв вырубить тиккер. В общем, играет он всегда через жопу, потому как тип он — анальный.

Я беру его в свой роман; он работает в интерзоновской больнице и зовут его Бенузй. Шизанутый доктор орального типа (оперирует при помощи консервного ножа и ножниц по металлу, прямой массаж сердца делает вантузом:

— Профессионализм и умение обходиться подручными средствами, без них врачу никуда, — говорит он ошеломленной сестре.

Сестра: Боюсь, доктор, мы ее потеряли. Бенуэй (снимая перчатки): Что ж, нормально поработали.) И еще он будет доктором Анкером — тоже тронутый, но уже игрок на бирже, оральный тип. Скотина та еще, совершает много всякого безумного и подлого: среди прочего снимает золотые пломбы у пациентов на операционном столе… В больнице, где он бесчинствует, отправляются похоронные обряды — прямо во дворике: трупы кремируют, оставляют на поживу стервятникам, зарывают на прилежащем погосте. Есть в больнице чиновник, который только и занимается тем, что утешает родственников; у входа пациентов и посетителей осаждают профессиональные плакальщики и похоронные импресарио…

Ну, хватит уже писать о романе, пора уже писать сам роман. Хотя письма, безусловно, помогают мне прояснить ситуацию…

В соседнюю палату со всеми пожитками въехала семья европейцев. Престарелая мадама ложится на операцию, то есть операцию уже сделали, только к мамаше подселилась дочурка, и теперь за мадамой хорошенько присматривают. На этаже — две наши палаты и общая ванна в коридоре. Дочка в эту ванну сливает ссанину из маминой «утки», а на меня гонит, если видит, как я стираю в том же корыте обструханный платок. Охренеть, правда? Один бог знает, кто или что они… К ним косяком валят родственники; у одного очки — как ювелирные окуляры. Чувак, по ходу, обедневший огранщик. Испортил алмаз Трокмортона и с треском вылетел из гильдии… Кто же они? Толкачи из Алеппо? Курьеры-недоноски из Буэнос-Айреса? К.А.К.и (курьеры алмазной контрабанды) из Йобурга? Очумевшие работорговцы из Сомали? Фашистские прихвостни, на худой конец [337]? Или как Аппфель — евреи, только не кошерные. Все как один похожи на беглых преступников. Бесятся, когда я на машинке стучу. Видел бы ты младшую: крашеная блондинка, с виду прилично воспитанна и тверда, что твоя алмазная дрель.

Ну, я сказал уже: писем писать буду мало, но все пойдет в роман об Интерзоне. У меня еще две страницы этого письма, написанных от руки, которым надо дать вылежаться…

Люблю, Билл

1956

АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ

Танжер

17 февраля 1956 г.

Дорогой Аллен!

В последнее время кажется, будто вокруг меня развернулся масштабный кафкианский заговор, призванный не дать мне соскочить с наркоты. В начале месяца сорвался отъезд в Англию: денег почти хватало, ноя написал родокам, чтобы выслали еще. И вот, стоило им прислать сто долларов, как я оказался в долгу перед соседом, отставным капитаном. А сбежать, не оплатив долг, не просто бесчестно, а невозможно.

Неделю назад я телеграфировал предкам, чтобы прислали еще сто баксов. Тем временем прошлая стошка наполовину растаяла; ближайший корабль до Англии — двадцатого числа, и к тому времени остаток стольника пропадет окончательно; новая материальная помощь от предков добраться до Англии не поможет. В смысле, присылают-то понемногу, так как же смыться отсюда? При этом родители предупредили: «С деньгами туго, поэтому и тебе нельзя тратиться попусту». Если учесть, сколько мне присылают, я просто не могу не тратиться попусту.

Прибыла наконец партия долофина, но и она заканчивается. У меня не просто привыкание, а привыкание к синтетической дряни, от которой избавиться намного труднее. Мало того, что она крепче бьет по здоровью, так еще и кайфа меньше приносит. Сегодня я не могу быть уверен, что завтра достану новую дозу… хотя никогда не поздно переключиться на кодеин. В общем, у меня хроническая депрессия и безнадега. Остается сидеть, дрожа и скорчившись над вонючим примусом, в ожидании денег.

В Танжере беда на беде. Одного моего приятеля [338] подкараулили и безо всякой причины всадили нож в спину. (Пробили легкое, но он поправится.) На старого голландца-сутенера, у которого я прежде снимал комнату, напали пятеро арабов и сделали из него фарш. Банда молодчиков отпиздила аргентинского гомика. Чую, без оружия мне никак. Куплю пистолет.