Дочь Аушвица. Моя дорога к жизни. «Я пережила Холокост и всё равно научилась любить жизнь» - Това Фридман
Я сыграла лишь небольшую роль в ликвидации последствий теракта 11 сентября, но этот опыт укрепил мою убежденность в том, что публичный рассказ о моей истории Холокоста может стать мощной целительной силой. Разговоры об этом не только напоминают людям о том зле, которое имело место, но и могут помочь им увидеть в каждом из нас способность к преодолению горя.
Я начала выступать с открытыми лекциями в начале 1990-х годов в возрасте 54 лет. Мое первое выступление состоялось в школе, аудитория которой состояла из 200 детей в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет. Я рассказывала о том, скольким пожертвовала ради меня моя мать. Образ мамы всплыл у меня перед глазами, когда я описывала, как она отдавала мне свой последний кусок хлеба и говорила: «Я не хочу».
Внезапно я начала плакать. Я, которая не могла и не хотела плакать даже в Освенциме. Меня чрезвычайно смутили эти слезы, но, к моему удивлению, дети начали аплодировать. Я была глубоко тронута их реакцией и последовавшими за ним письмами, особенно одним от двенадцатилетней девочки. «Миссис Фридман, — написала она. — Мне жаль, что Вам было трудно поделиться своим опытом, но спасибо Вам. Теперь я знаю, как важна семья. Я буду добрее к своему брату».
Реакция студентов побудила меня поделиться своим опытом с бо́льшим количеством людей. При поддержке Майера я выступала в синагогах, церквях, колледжах и тюрьмах, ведь даже самых закоренелых преступников можно растрогать, открыть в них что-то новое о себе и, возможно, в результате изменить их жизнь.
— Я не еврей и ничего не знал о Холокосте, — написал один заключенный. — Но я никогда раньше не понимал, на что способны насилие и жестокость. Я нахожусь в тюрьме из-за своих собственных действий, вы же были заключены в тюрьму слепыми предрассудками и ненавистью.
Нужно постоянно напоминать людям о необходимости проявлять бдительность в отношении антисемитизма и любой формы ненависти. В 1981 году общественный колледж Раритан-Вэлли, расположенный недалеко от моего дома в Нью-Джерси, основал Институт изучения Холокоста и Геноцида. Я вступила в их комитет, чтобы укрепить свою миссию по просвещению студентов и других людей, чтобы напоминать о способности общества к бесчеловечности и несправедливости, а также о важности воспитания сострадания и стойкости. Я страстно верю в то, что нужно делиться уроками Холокоста. Возможно, если удастся научить людей распознавать сигналы опасности, появится шанс предотвратить новый виток геноцида.
Каждый год тысячи студентов приходят в колледж, чтобы услышать, как выжившие делятся своими историями. Неизменно затем следует поток писем, в которых молодые люди рассказывают о множестве личных проблем, включая развод родителей, тяжелую утрату и издевательства. Независимо от расы, вероисповедания или сексуальной ориентации, люди испытывают одинаковую потребность в близости, вовлеченности и безопасности. Выступая с речами по всей стране, я пыталась воспользоваться своей личной историей выживания, чтобы вселить в аудиторию надежду, мужество и уверенность в себе. Люди часто ищут ответы на фундаментальные вопросы жизни. Они спрашивают, верю ли я в Бога, могу ли я доверять людям или могу ли я после всего пережитого прощать.
Я отвечаю так честно, как только могу. Я действительно верю в Бога, но не обязательно в библейского. Доверие очень важно, и я никогда не теряла своей веры в человечество, несмотря на свой болезненный опыт. Что касается прощения — в иудаизме прощать могут только живые. У меня нет полномочий прощать от имени тех, кто был убит.
Мы все надеемся, что нас запомнят родственники, друзья и коллеги. Мы пишем книги, строим памятники и создаем учреждения, подтверждающие наше существование. Но миллионы убитых во время Холокоста оставили мало следов. Ад поглотил все вокруг них, включая их наследие. Я говорю об этом, чтобы вспомнить и почтить память матерей, отцов, детей, бабушек и дедушек, которые пошли на смерть из-за нашей религии. Я всегда руководствуюсь сценой, свидетелем которой был мой отец в Томашув-Мазовецки, когда раввин забрался в вагон для перевозки скота, везущий людей на верную смерть в Треблинку.
— Спасите себя, сыны мои, — умолял раввин. — И помните обо мне.
Я искренне надеюсь, что мои усилия не были напрасны и что мои слушатели и читатели сохранят память о Шоа живой. Однако за то, чтобы посвятить себя жизни, полной воспоминаний, приходится платить. После своего травмирующего детства я постоянно искала внутреннего покоя. Но мое спокойствие на протяжении всей взрослой жизни нарушалось кошмарами: как будто я голодаю, меня кто-то преследует, в меня кто-то стреляет. По мере того как росла моя семья, росли и кошмары, поскольку мне снилось, что мои дети сталкиваются с теми же ужасами, которые уничтожили их предков.
Были и другие непреднамеренные последствия, которые произошли в результате моей истории и выбранного мной пути. Я была не самой идеальной матерью, воспитание детей далось мне непросто. Поскольку у меня не было ни обычного детства, ни обычной матери, мне пришлось выработать свой собственный стиль. Идеи моей матери о том, чтобы познакомить меня с реальностью жизни, всегда были на первом месте в моем сознании. Многие выжившие защищают своих детей, оберегают их от ужасов пережитого, ничего им не рассказывая, но я поделилась своей собственной историей с Ризой, Гади, Итаей и Шани, как только они стали достаточно взрослыми и подошло время.
Я вместе с тем старалась акцентировать их внимание не на ужасах, которые я видела и пережила, а на храбрости их бабушек и дедушек и изобретательности, которую те демонстрировали в то страшное время. Они никогда не встретятся с моей матерью, поэтому я хотела, чтобы они узнали ее через меня. Жизнь в Израиле — стране, окруженной врагами, — очень способствовала тому, чтобы помочь им взглянуть правде в глаза. Нам потребовались сила и решимость, чтобы жить бесстрашно. Они научились быть бдительными, самодостаточными, как в школе, так и у нас дома, научились защищать себя. Мы никогда не ограничивали своих детей. Они могли ложиться спать так поздно, как им хотелось, главное, чтобы на следующее утро они добрались до школы. Если их оценки были хорошими и они вовремя возвращались домой к ужину, мы вознаграждали их значительной степенью свободы, позволяя проводить
