Генрих Шумахер - Любовь и жизнь леди Гамильтон

Может быть, он покинул ее?

Ею опять овладел страх. Она вскочила, подкралась к его двери. Заперта, как и прежде. Он еще не вернулся.

Она спустилась по лестнице и вышла на улицу. Напряженно вглядывалась в дорогу, ведущую в Лондон, прислушивалась к всякому шороху. Долго стояла она так, замерзая в холодном тумане мартовского утра. Наконец смертельно усталая, она уселась на ступеньки лестницы. Здесь она не пропустит его, когда он приедет…

Ее кашель разбудил мать. Старая женщина испуганно поспешила к ней. Эмма наконец уступила ее просьбам и дала уложить себя в постель. Но ее не могли согреть одеяла и подушки. Она лежала, дрожа, и прислушивалась.

Ждала… ждала…

Должно быть, она все-таки заснула… Когда она проснулась, у ее постели сидел Гревилл. Она благодарно улыбнулась ему. Он был у нее. Он ее не покинул.

Он качал головой, удивляясь ее глупости. Она простудилась на холодном утреннем воздухе. Три дня у нее была высокая температура. Он не думал, что она так испугается. Иначе он тут же сказал бы ей, что столь запутанные дела, как его, нельзя так быстро распутать.

Сэр Уильям сначала очень сердился, но потом подал надежду на помощь. Нужно было вести долгие многочасовые переговоры с кредиторами. Может быть, нужно будет еще несколько поездок. Теперь ему трудно все предугадать.

Сэр Уильям был полон забот об Эмме. Но когда он подошел к ее постели, чтобы взглянуть на нее и узнать, какая у нее температура, она повела себя очень странно: закричала, протянула, защищаясь от него, руки. Как будто она испугалась его. Но он ведь имел самые лучшие намерения. Помогая Гревиллу, он делал это и ради нее.

Он ждет на улице. Не разрешит ли она ему подняться и навестить ее?

Она вяло кивнула в ответ. И сэр Уильям склонился над ней и поцеловал «благородные руки бедной, прекрасной, глупой, милой хозяйки чайного стола из Эдгвар Роу».

С тех пор он приезжал ежедневно. Чтобы скрасить скуку больной Эммы, прикованной к постели, он знакомил ее с историей искусства. Он приносил с собой дорогие книги с репродукциями шедевров живописи и скульптуры. Он показывал ей благородную линию эллинов, различия между итальянцами и испанцами, пышное здоровое тело Рубенса, болезненную утонченность Боттичелли, пикантность французов.

Потом он старался установить, к какому типу красоты относится Эмма. Он ощупывал ее голову, прослеживая линию ее шеи, исследовал структуру ее кисти. Она, улыбаясь, позволяла ему это. Его рвение вызывало ее смех, его похвалы радовали ее. Ведь ради Гревилла ей было необходимо понравиться ему. Не помешает, если он немножко влюбится в нее. Она показывала ему и верхнюю часть груди. Все это сотни раз рисовал Ромни, и благодаря его картинам это стало известно всему свету.

Потом сэр Уильям пожелал исследовать форму ее ступни. Она колебалась. В глубине души ей смешно было это постепенное оголение отдельных частей тела, после того как «божественное ложе доктора Грэхема» уже открыло глазам всего Лондона тело Эммы полностью. Но тогда Лондон был для нее чем-то неопределенным, размытой, громоздящейся вдали громадой, без пола и характера. Тогда как сэр Уильям… Он был мужчиной. И его любопытство росло с каждым разом.

А Гревилл, разве он не доказал ей с помощью сотни основательнейших доводов всю мерзость этого публичного выставления на всеобщее обозрение? Она уступит сэру Уильяму только с одобрения Гревилла. И она отказала ему.

Когда Гревилл пришел к ней вечером, она рассказала ему все в уверенности, что он не согласится. Но он…

За кого она принимает сэра Уильяма? Этот тончайший из всех людей интересуется только искусством. Не женщину видит он в Эмме; она для него — шедевр, созданный природой, которым он любуется, не желая его. Почему сразу же надо думать о дурном? У него, кажется, испортилось настроение, и он пробыл у нее лишь несколько минут.

Он и вообще очень переменился за последнее время. Ежедневно он ездил в Лондон. Может быть, он считал, что сэр Уильям вполне заменяет его? А когда он поздно вечером возвращался домой, усталый и в дурном настроении, он с трудом находил скупые слова, чтобы сказать самое необходимое. Даже ее ласки были ему как бы в тягость.

Его изводила эта страшная борьба. Переговоры с кредиторами заставляли его безо всякого отдыха гоняться по улицам Лондона. Для сэра Уильяма ему приходилось посещать антикварные и художественные салоны, перерывать библиотеки, узнавать о новинках. Сюда же добавлялась и политика. После короткого правления вигов к власти пришли опять тори во главе с Уильямом Питтом младшим. Ушедшие в отставку снова вернулись на свои посты. Гревилл тоже рассчитывал на должность. И ему нужно было вращаться во влиятельных кругах, быть на виду, чтобы о нем не забыли. Он очень уставал, и поэтому редко вспоминал об Эмме. Она же тосковала по его близости.

На следующий день сэр Уильям получил возможность оценить и стопу Эммы. Натянув перед собой одеяло, она встала во весь рост, поставив ногу на ковер. Сэр Уильям разглядывал ее, измерял, сравнивал с рисунками в своих книгах. Наконец он подложил под нее лист бумаги и обрисовал контур.

Но потом… Этого еще недостаточно, чтобы судить о красоте Эммы. Ему нужно видеть форму ляжек и бедер. Всю фигуру…

Он, заикаясь, робко высказал эту просьбу, лежа перед ней на коленях и уставясь на ее белую стопу. А так как Эмма, испугавшись, не сразу ответила, он попытался откинуть одеяло. Руки его дрожали, он громко и часто дышал, уши его покраснели. Вдруг он бросился на Эмму… Она откинулась на кровать, завязалась борьба… Ею овладел такой ужас, что она не могла извлечь из гортани ни звука. Она отбивалась изо всех сил, уклоняясь от его объятий… Наконец она была свободна. Судорожно всхлипывая, она выбежала из комнаты. Рванув на себя дверь лаборатории, она бросилась туда…

В углу, у окна, оперев голову о руки, сидел Гревилл. Но сразу же вслед за Эммой появился сэр Уильям. С трудом переводя дух, он приводил в порядок всклокоченные волосы, издавая странные, невнятные звуки. Вдруг он расхохотался. Приступы хохота просто душили его.

А потом он поздравил Гревилла. Старый скептик сомневался в верности Эммы, Гревилл ему возражал. Чтобы решить спор, они сговорились подвергнуть Эмму испытанию.

Но она это испытание выдержала.

Сэр Уильям просил прощения, Гревилл обнял Эмму и отвел ее обратно в постель. Она послушно делала все, о чем он ее просил. Не произнесла ни слова упрека. Ока устала, была совершенно разбита. И сразу же впала в глубокий сон.

Вечером, с помощью матери, она поставила свою кровать в комнату Гревилла, рядом с его кроватью. Ею овладел смутный страх. Ей казалось, что она может быть спокойна только зная, что он рядом.