Зорге, которого мы не знали - Ганс Гельмут Кирст
— Я жду ответа! — потребовал еще раз Зорге. — Вы мне не доверяете?
— У меня нет доверия к немецкому послу, — уклончиво ответил Одзаки.
— Немецкий посол, — твердо сказал Зорге, — никогда не станет действовать против интересов своей страны.
Одзаки передернул широкими плечами:
— Все зависит от того, что понимать под интересами. Штабная игра в январе вызвала у меня нечто большее, чем обыкновенное удивление.
— Это было чисто военное мероприятие, игра в солдатики — и ничего более.
— Между тем опасность подобных игр заключается в том, что они вызывают много разговоров. Вы же прекрасно об этом знаете, не так ли? Все поверили, что Сингапур можно легко взять.
— Особенно с помощью болтовни. Дайте людям возможность насладиться маленькими стратегическими радостями.
— Однако эти стратеги никогда не проявляли такую близорукость. Ведь нападение на Сингапур означало бы войну против Англии. И автоматически втягивало бы в военные действия Америку. Следовательно, тот, кто играет с агрессией против Сингапура, тот играет с новой мировой войной.
Зорге резко взмахнул рукой:
— Посол этим не занимается.
— Но он же руководил штабной игрой.
— Довольно! — повысил голос Зорге. Он снова глотнул виски и сказал: — Вы все-таки не ответили на мой вопрос, господин Одзаки.
Японец подумал и сказал:
— Мой ответ однозначен: я вам не доверяю.
Список операций и акций в области шпионажа включает в себя распространение ложных слухов и примитивное доносительство, сообщения о званиях военнослужащих противника и фотокопии планов военных походов, слежку за рядовыми сотрудниками военного учреждения и убийства видных политиков.
С прогрессом науки и техники совершенствовались средства ведения разведки, что привело к росту не только опасности шпионажа, но и автоматически к совершенствованию его организации.
Когда прусский супершпион Вильгельм Штибер, талантам которого вынужден был отдать должное сам Мальтке, создал во Франции разветвленную агентурную сеть, прежде чем тогдашняя власть рухнула там под натиском бошей, никто не подозревал, сколь на удивление велика была эта тайная организация. А когда выяснилось, что этот первый в истории величайший организатор шпионских дел лично завербовал свыше четырех тысяч (!) секретных агентов (многие из них выступали под видом кочующих торговцев изображениями святых и порнографическими картинками), люди только в изумлении качали головой: настолько Штибер внешне не походил на непревзойденного мастера секретной службы.
В связи с этим следует упомянуть в первую очередь о поистине фантастических «частных войнах», которые вели на Ближнем Востоке против Османской империи во время первого мирового вооруженного конфликта (1914—1919 годы) британский полковник Лоуренс и германский разведчик Васмус. Сейчас такие гениальные шпионы-одиночки — редкостное явление, они просто нежелательны. Но в прошлые времена без них эффективный шпионаж был просто немыслим.
В наши дни руководители разведок действуют хладнокровно и точно, как счетные машины. Тем более когда замышляются политические убийства. Историки секретных служб презрительно улыбаются, читая, как описывают жалкие попытки гитлеровских шпионско-диверсионных структур направить восемь агентов в Иран, чтобы устранить Рузвельта, Черчилля и Сталина, собравшихся на конференции в Тегеране (ноябрь 1943 года), или россказни о подготовке советской разведкой покушения на Гитлера, которое должен был совершить ее агент англичанин Фут.
Сейчас разведкой занимаются огромные армии шпионов. Мировая общественность не располагает конкретными фактами о том, что в действительности творится на тайном фронте. Люди довольствуются лишь предположениями, версиями, слухами и лживыми свидетельствами, которые нередко резко противоречат друг другу.
Как функционирует этот огромный аппарат, можно частично понять из скупых данных, просочившихся в печать, о Федеральном бюро расследований Соединенных Штатов. Стало известно, например, что в этой гигантской организации хранится свыше ста миллионов отпечатков пальцев. И что гениальные инженеры службы розыска разработали способ, с помощью которого любой отпечаток может быть опознан в течение трех минут.
Персонал ФБР официально насчитывает пятнадцать тысяч человек, а многие специалисты бюро — крупные ученые. Эта организация располагает такой библиотекой, как ни одна научная организация в мире. Лаборатории ФБР и его радиоцентр наверняка ввергнут в изумление самых придирчивых экспертов.
ФБР, которому только в 1939 году было поручено заниматься контрразведкой, может сейчас действовать решительно и быстро. В качестве доказательства приведу следующий пример. Когда США вступили во Вторую мировую войну, в течение сорока восьми часов было арестовано 1771 человек, подозреваемых в работе на немецкую разведку, а двенадцать тысяч лиц немецкой национальности задержано для предварительной проверки.
Зорге пристально уставился на Одзаки. Висевшее в комнате облако табачного дыма окутывало плотную фигуру его собеседника. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь занавеску красного цвета, отбрасывали причудливые блики на лицо Одзаки.
— Итак, вы мне не доверяете, — медленно произнес Зорге, и в его словах прозвучала угроза.
— Да, — не стал лукавить Одзаки, — так как вы не новичок в этих делах, господин Зорге.
— А вы?
— Я лишь агент, — откровенно признался Одзаки, — вечный советник. Мне не дано ставить задачи и нести тяжелый груз ответственности, как вам. Я в общем-то маленький человек. А вы начальник. От вас ждут конкретных результатов, решения поставленных перед вами важных задач. А вы распыляете свои силы, занимаетесь не тем, что от вас требует Центр.
— Вы что, хотите сказать, — резко спросил Зорге, — что я веду двойную игру?
— Отнюдь, — быстро возразил Одзаки. — Вы остались верны себе и идее, которой служите. И если сказать совсем точно, вы больше человек чести, чем любой из служащих Гитлеру и нацистам сановников, которые ни минуты не будут колебаться, если придется изменить руководителям фашистской империи и их мировоззрению. По сравнению с этими субъектами вы — заслуживающий всяческого уважения борец за идею. Вы говорите, что думаете, пишете правду, делаете, что вам нравится. Вы последний индивидуалист.
— Ладно, но почему вы мне не
