Виктор Абкин - Воспоминания

Посовещались с политруком и решили ждать до утра. Послал проверить состояние лошадей. Оказалось, испугавшись огня, лошади сбежали. Организовали с командиром пулеметной роты поиск их. Еле нашли, чтобы еще раз не сбежали, запрягли в подводы. Часов в 5 утра кто-то со стороны города подъехал на машине. Задержали. Оказался политрук из политотдела, разыскивает артбатарею. Из разговора с ним выяснил, что он привез приказ им (батарейцам) сниматься с позиций и следовать в какой-то поселок в сторону моря. А как же нам? Есть ли приказ для нас? Подумав, политрук сказал: «Хотя о вас мне ничего не известно, но раз снимается батарея, и вам тут делать нечего». В общем, договорились, что и нам он передал приказ отходить. Погрузили пулеметы, патроны, сняли охранение и пошли в направлении моста через реку. Уходили по улице, объятой пламенем пожаров, настроение было препаршивое. Дошли до речки, а моста-то и нет. Был разрушен бомбежкой, а сбоку догорала какая-то пристройка. Переправились через речку вброд, благо речушка небольшая и мелководная. Через некоторое время подошли к совхозу «Мариано», кажется, так его называли. Пошли с политруком добывать пропитание. Добыли, именно «добыли», ибо добровольно ничего не дают, немного хлеба и какого-то сыра. Насильно прихватили пару лошадей и подводу — уж очень тяжелы были «легкие» пулеметы «льюисы» (14 кг не шутка) — и снова пошагали по очень неудобной лесной дороге. К концу дня дошагали до небольшой деревушки у подножия гор. Население — татары. Стараниями политрука татарина добыли барашка, и какая-то хозяйка взялась готовить с помощью наших бойцов обед. В этой деревушке обнаружили добротный амбар с большим запасом муки, круп, бочек с жиром. Оказалось, это склад питания для партизан. На наш вопрос, почему продовольствие до сих пор не увезли в горы, был невразумительный ответ — нет приказа. А ведь немцы-то на носу, через 2–3 часа могут появиться здесь. Скорее всего, этот склад так и остался не вывезенным в горы и, возможно, полностью достался немцам, а возможно, растащило население. Было у меня большое желание сжечь его. Да кто знает, может быть, партизаны успеют вывезти. Так и ушли из этой деревушки, не тронув склада. А по дороге в горы встретили 2 машины гражданских лиц, в основном молодежи, очень легко одетых. На вопрос, куда едете, получили ответ — по заданию. Ясно, что это были люди, направлявшиеся в горы для партизанской борьбы. «Почему вы так легко одеты?» — спросил я у одной женщины лет 30–35, ведь уже ноябрь, в горах скоро будет снег, и она довольно беспечно ответила: «А там теплую одежду нам выдадут». Какая непростительная беспечность! Вошли мы в Ускутские горы. Настроение паршивое, скалы черно-бурые, дорога разбитая, на подъемах пробки от застрявших машин — вытягивают тягачи по одной. Ни пройти, ни проехать. Вверху пролетают немецкие самолеты, очевидно разведчики, каждую минуту жди бомбежки. Вот была бы каша, ведь деваться некуда — узкая дорога, сжатая с боков горами. На одном из подъемов простояли часа 3, а подводы бросить нельзя, там оружие и боеприпасы. Только ночью добрались до какого-то селения, кажется, это был Ускут, и разыскали свой батальон. Никто, конечно, нас не ждал, и были очень удивлены, что мы их нашли. Отдохнув до утра, часов в 8 в составе батальона двинулись дальше и вышли на берег моря. Была объявлена дневка. Погода прекрасная, солнечная, теплая, на море полный штиль, как будто бы никакой войны. А вот куда пойдем, никто ничего не знает. Нужно сказать, что войск скопилось порядочно. Оказалось — ночью в Карасубазаре было получено известие, что немцы прорвались к Владиславовке, поставив под угрозу Феодосию, и все войска, направлявшиеся туда, были повернуты в сторону моря. Потом стало известно, что наша остановка вызвана выяснением положения на южном берегу. Оказалось, что перевал перекрыт нашими войсками, и путь на Алушту и далее свободен. На следующее утро двинулись на Алушту, куда пришли только к вечеру.

И вот пример беспечности или просто военного недомыслия, чтобы не сказать худшего. На утро следующего дня наш батальон посадили на автомашины и повезли в горы на учения в сторону Ялты. Выгрузились, размяли после дороги ноги, и тут появилась легковая машина с посыльным от штаба — срочно затребовали возвращения в Алушту. Снова погрузились и поехали. В Алушту прибыли часа в 3 дня. Пообедали, получили дополнительные боеприпасы и пешим порядком отправились в сторону перевала. Вечером дошли до Верхней Шумы (ныне Кутузовка), встречая по дороге машины с моряками. В дальнейшем оказалось, что это первый морской полк отходил от перевала. У Шумы нас остановили и повернули обратно в Алушту, куда пришли поздно ночью. И вновь повторилась карасубазарская история. Мою роту, «усиленную» комиссаром батальона, еще одним политруком и отсекром комсомола, оставили на окраине Алушты, а остальные подразделения батальона ушли. Мне приказали ожидать дальнейших указаний от командира 421 стрелковой дивизии, которого я никогда не видел, и где он находится, не указали.

Но что же? Расположились у дороги на травке, бойцам разрешили спать, а сам с командирами промаялся остаток ночи, ожидая приказа. Утром, замерзшие, а ночи уже были холодные, все-таки ноябрь месяц, голодные, мы молча наблюдали, как с перевала скатываются какие-то части на машинах, а мы, как нищие, просим их сбросить нам хотя бы пару мешков с сухарями. Нашлись добрые люди — сбросили. Оказались ржаные сухари каменной твердости. Ничего — погрызли. В это же время на площадке перед подъемом из Алушты начали устанавливать тяжелые орудия, и через час они повели огонь по перевалу. Вот тут-то приехал связной и передал приказ, чтобы мы явились в Шуму к командиру дивизии. И снова пошли туда, откуда пришли.

Вместе с комиссаром явились к комдиву и получили задание — перекрыть дорогу, ведущую из заповедника на Ялту. Точка была указана на карте. Дорога к ней не была указана, а я другой дороги, кроме Ялтинского шоссе, не знал. И мы вновь вернулись в Алушту, чтобы идти по верхней Ялтинской дороге к указанной нам точке и занимать там оборону.

Как это ни странно, но топографических карт у нас не было. Нам выдали только географический обрез карты южного берега Крыма, правда, довольно крупного масштаба. А на географической карте дороги не обозначены. При проходе Алушты мы в районе набережной попали под минометный обстрел. Значит, немцы были уже достаточно близко, хотя мы слышали взрывы. Очевидно, наши саперы подрывали мосты и выступающие скалы на дорогах. Практика показала, что немцы удивительно быстро расчищали завалы на дорогах и буквально сидели у нас на пятках.

На подъеме к Ялтинской дороге я встретил милиционера, спросил его, здешний ли он, и, получив подтверждение, справился, как идти к указанному месту. Он подтвердил, что идем мы правильно, нужно двигаться по верхней Ялтинской дороге. На этом подъеме под обстрелом творилась невообразимая каша. Еле выбрались из нее, и тут какой-то командир, звания под плащ-палаткой не видно было, остановил меня и спросил, кто я. «Командир роты», — ответил я. «Так вот, — говорит, — я офицер связи, и приказываю вам занять оборону вот здесь, на подъеме, и сдерживать противника до тех пор, пока наши части не отойдут на достаточное расстояние». Нужно сказать, что в начале войны командный состав не именовался офицерами, а только командирами или начальниками. Наименование «офицер» ассоциировалось с белогвардейцами. Я и шуганул его как следует. А когда он показал документы, тогда сказал, что я иду выполнять задание командира дивизии и он отменить его не может, и повел роту дальше. Забыл сказать, что с нами была автомашина с минами и минометный взвод. Мы для быстрого передвижения поступали так: на машину сажали часть людей, она отвозила их километров на 10–15, потом возвращалась, забирала еще часть и отвозила к первой группе и т. д. Двигалась не только машина, но и люди были в постоянном движении.