Дмитрий Володихин - Братья Стругацкие

Но «синие эти поля, конечно, никакого отношения к Тихову не имеют, — писал Борис Натанович одному из авторов этой книги (8.XII.2010), — просто нам с братом тогда показалось, что нет ничего более противоестественного (до оскорбительности), чем синяя растительность на зеленой Земле. Впрочем, и Ваши ассоциации мне понятны: голубая канадская ель, любимица Гавриила Андриановича, можно сказать — праматерь всей его астробиологии. Вот странная наука! Вся она была построена на одном-единственном факте: полоса поглощения хлорофилла отсутствует в спектре многих земных растений, которые родом из суровых морозных географических зон (голубая канадская ель — пример и образец). На Марсе — дьявольски холодно и малосолнечно… значит?.. Значит, тамошняя растительность утратила способность поглощать хлорофилл. А значит, отсутствие соответствующей полосы в спектре сезонно изменяющихся областей Марса находит вполне естественное объяснение.

Астробиология! Уже тогда (в начале 50-х) мне, студенту первокурснику, напоминало это известный анекдот о беспроволочном телеграфе у древних славян („На раскопках ни разу не было обнаружено никаких следов проволоки, а значит, у скифов был беспроволочный телеграф“).

Но практику проходить у Гавриила Андриановича на его алма-атинской обсерватории (три домика „у подножья гордого Алтая“, полдюжины сотрудников, включая повара, и один единственный нормальный астрограф) — работать там было одно удовольствие. Хотя и денег не было совсем, и питались черт знает как, и только раз в неделю в рабочей столовой позволяли себе одну на двоих порцию „лапши по-дунгански“ (которую по сей день я полагаю вкуснейшим блюдом азиатской кухни)… Гавриил Андрианович был тогда уже совсем седой, дружелюбный в общении, вполне питерский джентльмен. (Как я подозреваю, его в Алма-Ату попросту сослали из Пулкова, где он оказался чуть ли не последним из корифеев старой астрофизики; сослали, впрочем, вполне милостиво, с уважением, сделали директором пусть микроскопической, но все-таки обсерватории, даже депутатом Верховного совета КазССР сделали и дали потом тихо умереть в окружении любимых сотрудников с неоконченной работой по спектрам мерцания Венеры)…

Впрочем, мы, практиканты, пред светлые его очи попадали нечасто.

Я запомнил два контакта. Во время празднования 65-летия (повар на этот случай сотворил персональный торт с кремовой надписью „Гавриилу Андриановичу от влюбленных морсиан“) в ответ на мой вдохновленный местной чачей тост академик с видимым удовольствием ответил контр-тостом: „За хорошеньких девушек и за пьяных студентов!“ А неделю спустя, когда мы почтительно присутствовали (под куполом нормального астрографа) при священнодействии получения пресловутых „спектров мерцания“ заходящей Венеры, имел место следующий маленький инцидент. Что-то там у любимца морсиан не ладилось, он был раздражен и в конце концов рявкнул на своего ассистента Ваню Бухмана: „Что ты, Ваня, все время крутишься! У тебя что — шило в жопе?!“

Академик! Депутат Верховного совета! Бог здешних мест! Мы только переглянулись, приятно шокированные».

9

Демобилизовавшись, Стругацкий-старший прежде всего заехал к маме и к младшему брату в Ленинград. Но надолго в Северной столице не задержался. Он уже тогда хотел жить в Москве. Только в Москве! Там легче найти интересную работу, там легче найти применение литературным интересам.

Но главное: Аркадий теперь был человеком семейным, отцом маленькой дочери.

В Москве, уже в ноябре, Аркадий устраивается в ИНИ (позднее ВИНИТИ) — Институт научной информации, а в январе следующего года его зачисляют в штат редакции «Реферативного журнала» этого института.

Жизнь налаживается.

Аркадий уже не в казармах, он под присмотром жены.

И с братом интенсивно переписывается, пытается понять, что им по силам.

А еще рядом давний приятель — журналист Лев Петров, с которым Стругацкий-старший учился когда-то в ВИИЯ, а потом их судьбы не раз пересекались и в Москве, и на Дальнем Востоке. Петров любил книги, много переводил, в том числе рассказы входящего в моду Эрнеста Хемингуэя, а главное, ему очень хотелось написать и издать собственную книгу, которая если бы не прославила его, то хотя бы принесла деньги. Сотрудник Совинформбюро, он был человеком весьма информированным и часто первым узнавал о каких-то важных событиях. Когда в марте 1954 года американцы взорвали на никому неизвестном тихоокеанском атолле Бикини водородную бомбу, он сразу понял, что это его козырь: обратить факт чисто политический в факт чисто литературный.

Аркадий Стругацкий согласился с таким подходом.

И повесть политическую, приключенческую он действительно написал. Лев Петров может считаться соавтором идеи, но к тексту он не прикасался, Аркадий Натанович работал над повестью в одиночку. Впоследствии Стругацкий-старший поделился этим секретом с очень немногими близкими людьми, в том числе и с братом. Но вышла повесть под двумя фамилиями. Так было надо. Можно видеть в этом своего рода «плату» за доступ к печатному станку…

И пусть «Пепел Бикини» (так называлась повесть) большой славы им не принес, зато гонорар они получили. И даже не один раз. В октябре 1956 года «Пепел Бикини» был опубликован в хабаровском толстом журнале «Дальний Восток», в следующем году — в столичном журнале «Юность», а весной 1958 года вышел отдельным изданием в «Детгизе». Тогда в подобных случаях говорили: «Заметили». По неписаным правилам литературной карьеры в СССР такое вот «заметили» было хорошим знаком и предвещало перспективу. Особенно если учесть: заметили-то уже на дебютной книге.

«Сквозь густо-черные окуляры отчетливо были видны окаменевшие лица, приборы и аппаратура в кабине, рябая поверхность океана и серые полосы слоистых облаков за окном. — Авторы старались. В пятидесятых годах подобные сюжеты были еще в новинку. — Свет бил из-за восточного горизонта. Через несколько секунд он померк, и снова всё потемнело. Адмирал сорвал очки, крякнул и заслонил глаза. Так, вероятно, бывает с тем, кто заглядывает в доменную печь».

Конечно, многое в этой книжке воспринималось буквально, как отчет.

«Первая минута. Над горизонтом поднялся быстро увеличивающийся в размерах ослепительный желто-оранжевый шар.

Вторая минута. Шар поднялся выше. Диаметр его около километра, высота — примерно три километра. Смотреть на него без очков все еще трудно, но можно разглядеть на его поверхности темные прослойки.

Третья минута. Шар продолжает стремительно подниматься и увеличиваться. Цвет его стал кроваво-красным, темные полосы и пятна обозначились резче. Из-за горизонта появились клубящиеся облака раскаленного пара.