Галина Мосияш - Встреча навсегда

Прошло уже несколько десятилетий, а мы это до сих пор чувствуем — следы свои война оставила.

Лиха беда начало

Наконец долгожданная демобилизация! Домой мы возвращались втроем, уже с двухлетним сыном — Сережей–младшим.

Оказалось, что мои родители собирались переезжать к сестре в Кемеровскую область. Нам надо было немедля устраиваться на работу, чтобы до их отъезда успеть получить какую–нибудь квартиру.

Предприятие на станции было одно (а до войны здесь располагался красивый пригородный район отдыха) — Военный завод, который теперь медленно, но верно снижал выпуск своей прежней продукции. Шла реорганизация цехов и всей рабочей системы. И конечно, было большое сокращение. Люди уезжали, освобождали комнаты в заводских общежитиях барачного типа.

Для меня сразу нашлось место в здравпункте завода. А Сереже отказали. Второй раз мы пошли уже вместе: я просила, чтобы дали какую–нибудь работу моему мужу. Дали, причем, мастером (!) одного из цехов, с чем он никогда не имел дела. Сказали: «Другого пока ничего нет…»

Здравпункт был на территории завода, совсем недалеко от того цеха, где работал Сергей. Двери в цехе были очень широкие — заходили машины. И я часто специально проходила мимо, чтобы его увидеть, сказать что–то ободряющее. Он почти всегда стоял около этих дверей. С каким–то безысходнотоскливым видом, словно не зная куда себя деть. Не знал, что ответить рабочим на их вопросы. Всем сердцем я чувствовала, понимала, как ему несладко, что эта работа не для него.

Позже он признался мне в своем раскаянии — в отказе, когда в армии несколько раз ему предлагали подать рапорт на офицерскую должность. Я тогда тоже его уговаривала, хотя и не очень настойчиво. Рисовала ему реальную картину — что ожидает его первое время на гражданке. Он отвечал одно:

— Галя, я уже несколько лет живу только по команде. Утром поднимаюсь по команде, вечером ложусь по команде. Даже пищу принимаю по команде…

— А там будет гудок завода. В полседьмого — вставай, в полвосьмого — выходи, в восемь — будь на рабочем месте.

— Зато остальное время я свободен…

Через некоторое время его перевели на другую работу — испытателем боевого оружия, в частности, гранат, которые завод еще продолжал выпускать. Это был своего рода контроль. Брали из каждой партии по несколько штук для пробы взрыва. Для этого было отведено «боевое» поле, и гранаты бросали из–за специальных щитов. Работа была не сложная, но опасная, требующая большого внимания. Я все время волновалась, потому что Сергей был рассеянный, несобранный. И то, от чего я предостерегала его, все же произошло. Как–то, не дождавшись взрыва только что брошенной гранаты, он по рассеянности тут же швырнул другую. Взорвались они обе одновременно. Взрыв был такой силы, что волной вышибло тот игрушечный щит, полетели осколки.

— Хорошо, что тут я молниеносно среагировал — брякнулся вниз лицом, — рассказывал он. — И еще лучше, что на голове у меня на этот раз была металлическая каска. Иногда я ее просто не надевал. Видно, сам Бог (впервые он упомянул Бога) спас меня, ради вас, — он прижал к себе стоявшего рядом и слушавшего сынишку.

Не знаю, как Сергей видел нашу дальнейшую жизнь, но я часто думала об этом. Выход я видела только один — ему надо учиться. И как только начнется учебный год, решила я, не откладывая, ему нужно поступать в школу рабочей молодежи.

Стали опять собирать учебники. Но вижу — нет у Сережи моего никакого энтузиазма…

— Утопия все это, Галя. Не смогу я, наверное, снова начать учиться, ничего у меня в голове не осталось.

Тут уж я не давала ему слабинки:

— Ты просто лентяй! Как говорит хорошая немецкая пословица: «Нет слова «не могу», а есть слово «не хочу». Захочешь — все сможешь. А данное мне обещание ты держишь или нет?

В то же время я прекрасно понимала: он просто потерял всякую уверенность в себе. За семь с лишним лет армейской службы, да еще в низших чинах, от постоянных команд и подчинения можно было потерять не только уверенность, но и все знания.

И все–таки ближе к весне в любое свободное время — в выходные дни, после работы (как только управлюсь с сынишкой, с домашними делами) — мы садились с Сережей за учебники. В занятия втягивала его без нажима, старалась чем–то заинтересовать, как первоклашку. Сначала брали предметы, которые ему больше нравились: географию, историю, литературу, по очереди. Часто рассказывала ему что–нибудь интересное (по теме) из прочитанных книг (в школьные и студенческие годы я очень много читала). И он мало–помалу все же взялся, часто уже сам, без напоминаний, брал то один, то другой учебник — что–то вспоминалось, восстанавливалось в памяти.

Помню, где–то в апреле прибежал ко мне в здравпункт Гоша — самый младший из братьев Мосияшей. Обрадованно сообщил, что в доме рядом с ними (он был семейный и тоже работал на заводе) освободилась хорошая комната.

— Пусть Сергей скорее берет лошадку, и мы с ним перевезем туда все ваши вещи.

Тогда все было проще, тем более что квартира нам полагалась: у нас был ребенок, и я собиралась в декретный отпуск.

Родители должны были вот–вот уехать. Оставляли нам самое необходимое: мебель, посуду — все, что могло войти в нашу двадцатиметровую комнату.

И вот у нас уже двое детей. Маленькому Сереже было около трех лет, когда летом родилась дочка Наталья (назвали в честь бабушки). Мы стали чувствовать себя уже по–настоящему семейными людьми. Сережа даже вести себя стал по–другому: меньше отпускал разных смешных сценок, прилежнее готовился к учебе.

А осенью он благополучно поступил в 10‑й класс вечерней школы. Я как раз в это время больше года сидела дома с детьми. Какая горькая ирония в этом слове — «сидела». Каждая женщина, прошедшая через тот период, знает, что это значит. Бывает, что за весь день ни на минуту не присядешь. Кроме того, что нянчилась с двумя детьми, к приходу Сережи надо было приготовить не только ужин, но успеть сделать ему все письменные домашние задания. После работы он просто не успевал. Причем, необходимо было объяснить ему все эти задания, чтоб он знал, что «выполнял». А он едва успевал только переписать готовое да прочитать по устным предметам. Часто не удавалось даже хотя бы на полчаса прилечь отдохнуть после работы и ужина.

Занятия в школе начинались в 7–30 вечера, возвращался муж — в 11 часов ночи, иногда — в 12‑м.

Только вошло у нас все в нормальную колею, наладилось с квартирой, я успокоилась — Сережа по–серьезному взялся за учебу, — как появилось что–то совершенно непредвиденное.