Давид Ортенберг - Июнь-декабрь сорок первого

Едва ли Богаткин умолчал об этом при назначении его редактором "Красной звезды". Доподлинно знаю, что он тоже всячески "отбивался". Но так или иначе назначение состоялось. А в порядке компромисса за ним оставили и прежний пост - члена Военного совета округа. Таким образом, Владимир Николаевич имел основание считать свою работу в газете совместительством, не очень-то стремился постигнуть ее специфику и, когда началась война, стал упорно добиваться отправки на фронт.

Не забуду одну сценку у Мехлиса. В первые дни войны Лев Захарович стародавний редактор "Правды" - очень много занимался "Красной звездой". Перед подписанием полос в печать непременно сам прочитывал их, вычеркивал целые абзацы, делал вставки, порой менял заголовки. И вот, как обычно, Богаткин и я являемся к Мехлису с влажными еще оттисками газетных полос поздно вечером 29 июня. Окинув критическим взглядом первую полосу, он повернулся к Богаткину, жестким голосом спросил:

- Что у вас за "Шпигель"?

Богаткин покраснел, замялся:

- А где "Шпигель", товарищ армейский комиссар?..

Мехлис прямо-таки вскипел:

- Как? Вы восемь месяцев редактируете газету и до сих пор не знаете, где "Шпигель"?

Перечеркнув старый текст в Шпигеле, начальник ГлавПУРа потребовал:

- Пишите другой

А сутки спустя, 30 июня, когда мы опять принесли начальнику ГлавПУРа готовые полосы "Красной звезды", он, еще не прикоснувшись к ним, объявил:

- Вот что, товарищ Богаткин, вы назначены членом Военного совета Северо-Западного фронта - Сталин дал согласие. А вы - кивок в мою сторону утверждены в должности редактора "Красной звезды"...

Откровенно скажу, я не очень обрадовался. Думалось, что новая должность будет держать меня вдалеке от боевой жизни войск. То ли дело на Халхин-Голе и под Ухтой - во фронтовых газетах. Их редакции находились в десятке километров от передовых позиций, а то и ближе. "Смотаться" в войска нетрудно было в любое время. Я не представлял себе, как можно без этого вести военную газету.

Мехлис, шагая по кабинету, долго объяснял мне, что и как надо делать. А я не удержался - стал упрашивать его послать меня в действующую армию. Он вначале терпеливо слушал мои доводы, а потом рассердился:

- Решение о вашем назначении принято Сталиным. Был при том и Жуков. Он тоже поддержал вашу кандидатуру. Я говорить со Сталиным на эту тему больше не буду. Пишите ему, если хотите, сами.

На такой шаг я не отважился.

* * *

В сообщениях Совинформбюро появились новые направления - минское, луцкое, новгород-волынское, шепетовское, барановическое.

Тревожная картина. Что сказать читателю по этому поводу? Как объяснить происходящее?

Дождались вечерней сводки Совинформбюро. В ней краткие итоги за первые восемь дней войны с таким важным выводом: "Молниеносная победа, на которую рассчитывало немецкое командование, провалилась".

Решение пришло сразу - дать на эту тему передовую статью. Она весьма характерна - вполне отражает дух времени, накал страстей, и читатель, думаю, не посетует, если я приведу несколько длинную выдержку из нее:

"Гитлер и его свора рассчитывали на быструю, молниеносную победу. Их цель состояла в том, чтобы в несколько дней сорвать развертывание наших войск и молниеносным ударом в недельный срок занять Киев и Смоленск. В недельный срок! Чванливая фашистская военщина уподобилась той анекдотичной свинье, которая уверяла всех и каждого в своем свинарнике, что она может проглотить льва! Опьяненные легкими победами над плохо вооруженными и не подготовленными к войне малыми государствами Европы, фашистские вояки полагали, что они пожнут лавры также и в "походе на Восток". Более того, их продажная печать, их радио поспешили объявить на весь мир, что они уже победили...

С каждым часом рассеивается эта липкая фашистская пелена...

Правда состоит в том, что гитлеровская "молниеносная война" терпит крах...

Правда состоит в том, что цель германского командования - сорвать развертывание наших главных сил - не была достигнута, благодаря решительному отпору... К полю сражений подходят наши могучие полки...

Правда состоит в том, что уже за первые 7-8 дней фашистская армия понесла крупный урон...

Правда, наконец, состоит в том, что призрак победы, которая казалась Гитлеру и его генералам столь реальной и быстрой, растаял в пороховом дыму и в пламени, пожирающем их лучшие мотомехсоединения, отборные корпуса...

Гитлер навязал нашей стране эту войну. Он ее начал. Но не он ее закончит".

* * *

В разгар работы над номером газеты зашел ко мне поэт Семен Кирсанов. Несколько дней назад он был призван в кадры Красной Армии и зачислен корреспондентом "Красной звезды". С того часа Кирсанов ежедневно являлся в редакцию и с поразительной оперативностью "выдавал" нужные стихи. Обычно он буквально врывался ко мне и, не спрашивая, могу ли я слушать сейчас очередное его сочинение, начинал декламировать. Декламировал он на редкость темпераментно, и однажды я "попался" на этом.

Поэт в тот раз только что вернулся с Северо-Западного фронта, явился в редакцию во всей боевой "красе": в каске, в запыленных сапогах, при полевой сумке и пистолете. Не успев даже поздороваться со мной, с порога стал читать новые свои стихи. Закончив чтение, спросил по обыкновению:

- Ну, как?

- Отлично, - ответил я. - Будем печатать.

А когда Кирсанов ушел и я сам стал перечитывать оставленные им листки, меня постигло разочарование: стихотворный текст был не так хорош, как показался мне на слух. Пригласил наших редакционных знатоков поэзии. Все они единодушно сошлись на том, что стихи, мягко говоря, не удались, печатать их нельзя.

Трудным было последовавшее за тем объяснение с автором. С тех пор я взял за правило: внимательно прослушав стихи, непременно просить автора дать мне возможность самому вчитаться в текст - "попробовать на зубок"...

Но вернусь к моей встрече с Кирсановым вечером 30 июня. Я ознакомил его с последней сводкой Совинформбюро, обратил внимание на гитлеровскую брехню об их потерях.

- Сможете откликнуться стихами?

- Попробую, - ответил поэт. - Только для этого мне нужно хотя бы два часа.

Получив мое согласие, он забрался в одну из свободных редакционных комнат, и вскоре оттуда по всему коридору загремел его зычный голос: так Кирсанов сочинял стихи. В полночь поэт принес мне свое сочинение. Мы напечатали его под заголовком "Насчет подсчета". Вот несколько строф из этого стихотворения:

Осоловелый глаз прищурив,

сел считать со свитой фюрер,

чтоб послать по радио

что-нибудь парадное.

Посмотрел насчет потерь,

подсчитал - и пропотел!

На бумагу смотрит кисло: