Рустам Мамин - Память сердца

Мы жили в доме Бахрушина, по адресу Кожевники, 6. В нашем большом дворе обычно проходили всевозможные районные занятия БГТО (Будь готов к труду и обороне), ГТО (Готов к труду и обороне), БГСО, ГСО (к санитарной обороне) и другие. Все это мы воспринимали как или почти как игры, игры взрослых, потому что они нас привлекали к этим «играм». Нас перевязывали, таскали на носилках как раненых, накладывали нам жгуты. Учили нас надевать противогазы и еще многое что. В этих занятиях мы были взрослым нужны…

Помимо того, что нам давали эти необходимые знания, в предвоенное время в нас воспитывали боевой дух. Трое старших ребят – Сидоровский Саша, Матвеев Володя и, не помню фамилию третьего, Виктор из восьмого дома, ушли заниматься в аэроклуб. Он размещался в старой церкви, в конце нашей улицы. К сорок первому году они были уже летчиками, ходили в красивой летной форме темно-синего цвета с кортиками и планшетами, висящими ниже колен.

Некоторые ребята ходили в райвоенкомат с заявлениями о призыве раньше срока. Это было время романтиков и энтузиастов. Мы были как птенцы, впервые вылетевшие из гнезда: каждому подай самое увлекательное дело, самую героическую судьбу. Молодежь после десятилетки искала, куда пойти, где труднее. Скрывали свои замыслы от друзей, чтоб не перехватили. Как бы не прогадать! Не оказаться среди последних.

Вообще двор у нас отличный. Ребята дружные. Из сквера напротив постоянно неслась громкая музыка – «Рио-Рита» какая-нибудь или «Брызги шампанского». Недалеко находился кинотеатр имени Моссовета, и мы всей ватагой бегали в кино смотреть «Чапаева» или «Александра Пархоменко», «Четвертый гарнизон». Смотрели раз по десять. Мы все были преисполнены патриотизма. Если бы спросили тогда любого парнишку: «Кем хочешь стать?», в ответ, скорее всего, услышали бы: военным…

А летом в жаркую пору все выходили спать на улицу, на газон. Дворник дядя Федя Якунин разрешал. Трава перед домом, под окнами, сплошь покрывалась белыми постелями. Не гудели тогда ночи напролет машины, насыщая воздух парами бензина, не трещали петарды и фейерверки, не орали подвыпившие юнцы. Этого всего просто не было. Мы лежали рядком, дышали чистым воздухом, глядя в бездонное звездное небо, мечтали… О чем? О будущем.

Многие ребята хотели быть пограничниками; Мухин Толя – врачом, непременно на Северном полюсе, Тармосин – танкистом, другие – летчиками, «спасателями челюскинцев». Мухин Колька хотел быть, как и отец, «рабочим человеком». Девчонки все – врачами, санитарками. Кто-то – «Гризодубовой», «Осипенко». Только одна Зоя Фатеева после многократного просмотра фильма «Подруги» мечтала стать «Зоей Федоровой». А Якунина Маша – меньшая, их было две сестры и обе Маши (в один день с матерью родились, тоже Машей), мечтала стать матерью-героиней. Интересно, как они узнавали, кого дядя Федя зовет – три Маши в семье! Старшая сестра, как и Зоя Фатеева, «в артистки бы пошла»…

Эх, детство! Где она, наша юность? Куда все это ушло?.. Нет, многие все же добились своего!

Так вот, как-то в разгар игры «в войну» прибежал Минаев, парнишка лет десяти, кричит брату: «Митька, иди домой, мамка зовет! Война! Домой!.. Мамка ругается…» Мы сначала не поняли: сами играем в войну. Но потом побежали к дому: в открытые окна слышно чье-то выступление по радио… Непривычно жесткое и тревожное.

Из окна мать кричит Сидоровскому Вальке:

– Домой! Щас же!..

Это было 22 июня в середине дня. Все ребята быстро разбежались. Прибежал домой и я. И докладываю маме, как открытие какое:

– Мам, война началась! Мы щас играли в войну, а Шурик, Митькин брат…

Она смотрела на меня, как мне казалось, с ужасом. Только позже я смог объяснить ее состояние: война!.. Два взрослых сына призывного возраста, 1913-го и 1910 года, дочь старшая, мать-героиня, с восьмерыми детьми живет в Ленинграде. Нас детей-школьников пять человек, племянник-дошкольник – шестой, у нас жил, его родители работали в Крыму.

Она смотрела на меня глазами полными слез и отчитывала:

– Ты что радуешься, дурачок? Ты знаешь, что это такое?! Садись вон кушать. Слушай радио!..

По радио, по-моему, Молотов выступал. Мне почему-то стало не по себе, странное чувство – война, безотчетная тревога и что-то интригующе интересное! Ведь мы столько играли в войну, казалось, многое знакомо нам. Вспомнил пулемет «Максим», из фанеры вырезанный, на двух колесах, с трещоткой. Разыгрывали, кому достанется пулемет в очередной игре…

Тревога взрослых не совсем была понятна нам, школьникам. Почему-то взрослые говорили о войне негромко, будто боялись чего-то. Немцев?..

А мы, ребята, все готовы были идти на фронт. Это воспоминание потрясает: в военкоматах битком было ребят-подростков. Каждый верил, что он, именно он необходим фронту, в разведке, его-то возьмут обязательно. Джека Зельман или партизаном хотел быть, или в разведке. Он лучше всех других прятался во время игр, говорил: «На фронте – я буду самым незаметным. В крайнем случае, возраст прибавлю! Но вернусь к нашему двору, к ребятам, победителем!..»

На фронт он не попал, погиб под Москвой, когда с другими копал окопы. При немецком артобстреле. Весть о его гибели была первой похоронкой для нашего двора.

А потом, дня через два, с заднего двора было видно, как с незнакомым зловеще-надрывным гулом летит самолет. Объявили тревогу. Началась стрельба. А самолет продолжал лететь мимо вспышек в сторону центра. Взрослые, стоявшие рядом, переговаривались:

– Высоко летит, сволочь, снаряды не достают. Не долетают!

Как досадно было это…

Вечером в подъезде вывесили список дежурных: кому и где находиться с противогазами на случай воздушной тревоги. Мы ходили по квартирам и просили: «Можно за вас подежурить?» Все соглашались. И так в тревогу все ребята и девчонки, забрав противогазы, поднимались на чердаки своих домов. Наш двор объединял три дома, и с крыш мы наблюдали ночное небо с бегающими прожекторами и вспышками разрывов зенитных снарядов.

Были случаи, когда пробив крыши, падали зажигательные бомбы и с треском взрывались. Мы их тушили. Пылающие искры разлетались веером, мы едва успевали забрасывать их песком. Я был ранен в обе ноги, раны долго не заживали, и шрамы остались на всю жизнь.

Взрослые нас предупреждали:

– Не лазайте на крыши, можно попасть под осколки… В таком-то доме кого-то ранило, кого-то убило…

Мы как-то не очень на это обращали внимание, а может, и не очень верили. А потом как-то в середине дня зачем-то полезли на крышу и поразились: все крыши были, как решето, пробиты осколками. Как решето!..

Конечно, мы стали осторожнее. Но все равно, как только начинала выть сирена и из репродукторов неслось: «Граждане, воздушная тревога! Воздушная тревога!» – мы все бросались по своим местам на крышах. Девчонки визжали, но бежали среди первых, особенно хохотушка Лида Кузнецова и ее сестра Нина, Мухина Надя. Не отставали Тармосины, сестра с братом и Мухин Коля, Сидоровский Валька, братья Савины, Зоя Фатеева, Наумова Лида и много еще. Нас, детей школьного возраста, на три дома было более тридцати. Сохранились фотографии.