Владимир Каменев - Фронтовые записки

Лошади запряжены. На пять минут собираю взвод, вернее, своих обозников. Людей — семнадцать, лошадей — семнадцать, саней — восемь. Устанавливаю порядок кильватерного следования. Впереди, за пятьдесят метров, должны ехать два верховых разведчика: Смирнов и Афонин. На головных санях еду я. Старшина батареи — в середине обоза. Замыкающим на Полундре — главстаршина Максимцев, расторопный, глазастый человечек. Устанавливаю наблюдение за тылом и сторонами. Инструктирую о поведении в пути. Мне задают вопросы: “Куда едем?” Отвечаю с глубокомысленным видом: “Пока до деревни Павлиха — сорок километров, а там будет видно дальше”. Ответ явно не удовлетворяет.

Снова прибежал связной. Новый приказ: двигаться совместно с обозом первой батареи, с ним идёт лейтенант Мальцев. Это неприятная новость! Ну да пёс с ним! Пусть пристраивается в хвост! Впрочем, по номерам батарей ему надлежит двигаться впереди. Однако у меня преимущество: кроме замыкающей Полундры — все парные запряжки.

Ровно в час ночи четырнадцатого февраля я со своим обозом выехал на дорогу. Темнота — хоть глаз выколи. Мороз градусов на двадцать. Мимо нас с грохотом проносятся трактора с пушками сначала нашей, третьей, батареи, затем первой — лейтенанта Соколова. Приходится пропустить, остановиться. Считаю проплывающие мимо в темноте пушки. Отсчитав все восемь, двигаюсь вслед. За мной, как и предполагал, двигается обоз лейтенанта Мальцева. А где наша вторая батарея? Ребята говорят, что она ещё не прошла и пяти километров от станции Горовастица до Щучье. Мысленно представляю себе, как мучается с конной тягой по этакой дороге лейтенант Шароваров, командир второй батареи.

И вот я шагаю рядом с головной подводой по тёмной, пустынной дороге. Кругом снег, поля...

Идя в темноте по рыхлому снегу и наблюдая далеко за горизонтом вспышки от артиллерийской канонады, я рад был возможности предаться на свободе размышлениям. Сегодня, при разгрузке порученной мне платформы с санями, я заметил странное явление. Несмотря на предварительно проведённую подготовку по распределению среди личного состава взвода обязанностей по разгрузке, несмотря на тщательно продуманную организацию этого несложного дела, несмотря на то, что каждый знал свои обязанности, разгрузка прошла плохо. Люди суетились, кричали, бестолково толкались и хватались не за своё дело. При моём вмешательстве и замечаниях беспомощно и как бы бессильно опускали руки. В чём же дело? Ведь народ во взводе у меня толковый, бойкий, сильный, в должности рядовых много младших командиров, и неплохих к тому же, как говорят, “отработанных” младших лейтенантов. На этот вопрос ответ у меня не нашёлся. Впрочем, я, кажется, понимаю, в чём дело. В “Севастопольских рассказах” Лев Толстой говорит, что “из-за креста, из-за названий, из угрозы” — воевать не будешь. Это верно! Для войны требуется другое. Ни дисциплина, ни палка, ни красивые слова не заставят воевать человека, воевать, вкладывая в войну душу, так, как воевали в 1854 году защитники Севастополя. Действительно, для войны нужны иные “высокие побудительные причины”.

На разгрузке, удивляясь, отчего у моих подчинённых беспомощно опускаются руки, я не понимал того, что подсознательно дошло до каждого бойца моего взвода. Это то, что от стрельбы по мишеням, от занятий и учений мы переходим к активным действиям, направленным к окончательной цели.

Вскоре, почувствовав усталость, я решил не идти, а ехать. Немногие шедшие рядом с санями последовали моему примеру. Периодически я слезал с саней и пропускал мимо себя весь обоз, чтобы убедиться, в порядке ли у меня всё, запомнить и проверить, где, на каких санях кто из моих бойцов едет. В одну из таких проверок обнаружил “прибавление семейства”: с моим обозом ехали краснофлотцы первой батареи, из обоза лейтенанта Мальцева. Я согнал их. В дальнейшем приходилось не раз прогонять их к своему обозу. Неудовольствие, с которым они покидали мой обоз, несколько льстило мне. Я знал, что они завидуют краснофлотцам моего обоза, которым я разрешил ехать, в то время как им подсаживаться на сани было строго запрещено лейтенантом Мальцевым. Я же решил требовать только, чтобы лошадей жалели, облегчали сани, при подъёме в гору соскакивая с них, а в остальное время всё же лошади для людей, а не наоборот. Лошадей следовало беречь, учитывать, что это первый переход для них после длительного стояния в вагонах, однако и людям требовался отдых, а впереди — день, несущий с собой неизвестность!

Вот уже проехали деревню Большое Веретье. Снова лес, поля... Горы, раскаты... Изредка встречные автомашины. Трудно разъезжаться. Нагнали мы трактор с пушкой первой батареи. Лейтенант Лебедев мучается. Сбился с дороги и завяз в целине. Трактор ЧТЗ без фар, не так, как наши НАТИ. Те нет-нет, да и блеснут фарами, осветят себе дорогу. Останавливаемся. Помогаем вытащить пушку. Трактор отправился. Снова дорога, ночь.

Не доезжая километров пять до Красухи, снова нагоняем трактор с пушкой. Это опять завяз, забравшись в целину, лейтенант Лебедев. Вдобавок что-то испортилось в тракторе. На этот раз перегоняю его, не задерживаясь. Беспомощный вид артиллеристов, толпящихся около пушки, махающий руками и мечущийся из стороны в сторону лейтенант Лебедев невольно наводят меня на мысль, что у него творится нечто подобное тому, что наблюдал я в своём взводе во время разгрузки саней на станции Горовастица. Однако не могу же я бесконечно задерживаться! Внутреннее стремление моё всё то же — вперёд! Вероятно, говорит чувство долга?!

Въезжаю в Красуху. Здесь стоят трактора и пушки. Ко мне подходит лейтенант Соколов, командир первой батареи, торопливо расспрашивает и выслушивает мою информацию о его застрявшем тракторе. Высылает на помощь Лебедеву комиссара батареи с несколькими, кажется, краснофлотцами. Комиссар довольно громко и понятно даёт знать окружающим, что он едет выполнять свой тяжёлый комиссарский долг. Снова командир первой батареи справляется у меня об обозе лейтенанта Мальцева. Мальцев отстал от меня, чему я был рад, когда это заметил.

Трактора и батареи уходят. Двигаюсь и я после непродолжительной стоянки на пустынной улице деревни. Уже четвёртый час ночи. Сведения о дороге, данные мне вечером Велижевским, с приходом в Красуху исчерпались. Заметив на окраине деревни несколько саней со стоящими рядом военными, решаю использовать случай для получения информации о дальнейшем пути следования на деревни Заплавье—Павлиха. То, что сообщают они мне, проиводит меня в недоумение. У меня на моей бумажке путь на Павлиху идет через Заплавье—Карпово—Мижлово—Лучки. По их собщению, дорога по этому пути занесена снегом, и там даже с обозом пробиться невозможно. Есть другой путь на Павлиху, дальше этого километров на тридцать, однако более проходимый. Мои продолжительные расспросы приводят меня к убеждению, что они говорят правду. Однако куда пошли наши трактора? Дорога часто раздваивается. В темноте идти по следу невозможно. И где наш штаб? Если меняется маршрут, почему меня не поставили в известность об этом? В душе поднимается злое чувство: бросили! Однако надо принимать решение: налево или направо ехать, и принимать решение уверенно, так, чтобы уверенность была воспринята краснофлотцами обоза, следящими за мною в семнадцать пар глаз.