Ольга Афанасьева - Мстислав Ростропович. Любовь с виолончелью в руках

Надо сказать, что Шостакович никогда не мог никого обидеть. Иногда он приглашал меня послушать, как студенты играют его сочинения. Часто они играли плохо, даже очень плохо, я понимал это, сидя рядом с Дмитрием Дмитриевичем. Но Шостакович всегда говорил: «Спасибо Вам большое, Вы замечательный, талантливый человек, продолжайте работать настойчиво»[11].

Его сверстники-музыканты рано стали взрослыми. Война разбросала их по всей стране. Возвращались к образованию в Консерватории и фронтовики. Надежды на лучшую жизнь сближали молодых людей, побуждали их радоваться взаимным успехам.

Софья Хентова вспоминает: «Ростропович с его открытостью, простотой, юмором, заразительной сердечностью, которая впоследствии соберет вокруг него выдающихся людей мира, сразу и без усилий “вписался” в большой студенческий коллектив, приобрел множество друзей. Его любили, гордились им. Вспоминаю, как меня, незаметную студентку-пианистку, познакомил с Ростроповичем мой приятель-скрипач. В садике перед Консерваторией, где еще не стоял нынешний мощный памятник и на деревянных скамеечках студенты назначали свидания, сидел паренек в заношенной ушанке и пальтишке, из которого вырос так, что рукава заканчивались далеко от кистей рук. Паренек представился не без оригинальности:

— Мстислав, но не Святослав, нет, не Святослав.

Он имел в виду уже известного в то время Святослава Рихтера. А потом с забавной картавостью, жестикулируя, заговорил о недавнем концерте. В студенческую пору, как водится, много было знакомств, но это запомнилось: “Мстислав, но не Святослав»[12].

Они оба — Святослав и Мстислав — встретились на Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей, состоявшемся в 1945 году и собравшем целое созвездие талантов. Д. Шостакович, А. Нежданова, Д. Ойстрах входили з жюри. На конкурсе играл тридцатилетний С. Рихтер, вернувшийся с фронта зрелый пианист В. Мержанов, скрипач Ю. Ситковецкий — музыканты, получившие вскоре мировую известность. Среди них был и восемнадцатилетний Слава Ростропович. Наряду с Рихтером и Мержановым он занял первое место.

Ростроповича планировал закончить консерваторию за три, а не за пять лет. Его учебная программа оказалась очень напряженной. За плохие оценки по любому предмету студента могли лишить стипендии — а Мстислав получал сталинскую стипендию и не хотел ее лишиться.

«…Особенно мне запомнилось, как мы учили историю КПСС в 1944 году. Несмотря на 13-летнюю разницу в возрасте, я очень подружился со Святославом Рихтером, которому я дал прозвище Глаша. Из-за войны и некоторых обстоятельств Рихтер в то время еще был студентом. Он предложил, чтобы мы вместе готовились к экзамену. Он приходил к нам, мы доставали учебники и по очереди читали друг другу текст. При этом мы неудержимо зевали и вскоре поняли, что все идет впустую. В какой-то момент я сказал ему: “Слушай, Глаша, я обязательно должен сдать этот экзамен, поэтому лучше буду заниматься самостоятельно”. Но через несколько дней он позвонил мне и сказал: “Слава, у меня есть блестящая идея. Я придумал безошибочный метод для изучения истории партии. Приходи ко мне, я все объясню”. По его замыслу мы оба должны были опуститься на колени друг напротив друга. Перед собой он поставил большой том под названием “Краткий курс истории партии”, который каждый студент должен был знать назубок. “Вот что, — сказал Глаша, — если мы начнем засыпать, то упадем прямо на книгу и расквасим нос. Теперь нам не удастся уснуть!”

Святослав Рихтер на Первом Всероссийском конкурсе музыкантов-исполнителей играет I концерт П.И. Чайковского. 1945 г.

…На экзамене по истории партии я вынул билет, где было два вопроса: о помощи коммунистической партии партизанскому движению во время войны, который был сравнительно легким, но следующий вопрос о Втором Интернационале представлял значительную трудность. Экзаменатором был органист по фамилии Гедике; думаю, Козолупов предупредил его, что я должен сдать этот экзамен, и попросил быть снисходительным, так как моя стипендия зависела от оценки. Я стал уверенно отвечать на первый вопрос, вспоминая все, что знал о партизанах. Потом я заметил, что Гедике начал клевать носом и вскоре задремал. Мне пришло в голову, что если я буду подольше рассказывать о партизанском движении, то смогу вообще обойтись без ответа на второй вопрос. Я продолжал рассказывать, а потом вдруг громко крикнул: “Без помощи коммунистической партии партизанам ничего бы не удалось достигнуть. Наша коммунистическая партия ведет нас от победы к победе!” Гедике вздрогнул и проснулся. “Да, да, — поспешно сказал он, — ты явно хорошо подготовился, так что давай поставим тебе четверку”.

Экзамен по виолончели был гораздо более простым делом. …В результате летом 1944 года меня перевели со второго на пятый курс»[13].

В консерватории это был беспрецедентный случай.

Слава стал готовиться к окончанию консерватории. Кроме того, его выдвинули кандидатом для занесения на мраморную доску почета консерватории, украшенную именами П. Чайковского, С. Танеева, К. Игумнова.

Ростропович был принят в аспирантуру, но уже не чувствовал себя учеником. Его взяли в Московскую филармонию как солиста, он избежал этапа игры в оркестре. Вспоминая это время, он говорил об удовольствии, испытываемом на концертной эстраде. Опыт оренбургской «киношки» и зауральских колхозных концертов очень помогал.

Аудиторию начинающему концертанту выбирать не приходилось, и он не сетовал, если она была малочисленна, плохо музыкально подготовлена или вовсе отказывалась слушать неизвестного виолончелиста. Не было случаев, чтобы он высказал обиду: играл, несмотря ни на что, и считал, что должен и может добиться того, чтобы его слушали, поняли, чтобы музыка в его исполнении понравилась. Для этого, наряду с серьезным репертуаром, выучивал эффектные пьесы Д. Поппера, использовал отцовские обработки для виолончели и сам их делал. Таким отношением к делу этот столичный музыкальный вундеркинд завел множество друзей среди филармонических администраторов, укрепляя свои концертные связи.

Ростропович готов был отправляться в любые поездки. Осваивался Север, и Слава отправлялся на самолете к Северному полюсу и играл полярникам. С группой артистов он поехал по Енисею и играл на виолончели в сибирских селах. Однажды пароход пришвартовался ночью, и было объявлено, что для концерта время позднее, но зрители собрались — человек тридцать. Слава играл им Чайковского, Глазунова и чувствовал, что люди ему благодарны, а потом его угощали знаменитой енисейской ухой.