Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

— Где?

— Да на заводах?

Матвей, хлебая борщ с осетром на лещовой юшке, пожимал плечами.

— Ах ты, аманатово дитё, такой обманщик…

Брала Ларионовна младшего, Петеньку, на руки, сама шла к Протоке, голопузые Стешка и Андрюшка плелись следом.

— Бери коня, сбегай на Аксайский стан…

Заводы платовские — простые сараи, где нанятые люди разделывают, солят, сушат и коптят рыбу. Таких у Черкасска и на Азовском стане множество. Запах удушливый. Сухая рыба кучами без присмотра лежит. Грузи да вези. Хохлушки и калмычки новые партии чистят и развешивают сушить на жердях меж сараями.

Сейчас на стане затишье. А весной, бывало, только-только лед сошел — столпотворение. Казак-низовец если и работает, то на рыбном промысле.

Слетал Матвей, поглядел на замызганную, всю в крови и шелухе наемную калмычку, пугнул собак и свиней от кучи сушеной рыбы, переговорил со знакомыми ребятами, спросил про купцов: какую цену дают. Нет торгу. Все доброе еще зимой и весной разобрали.

Обратно вплынь перемахнул через Аксай и низом, мимо Монастырского озера, погнал переменным аллюром.

У Танькина ерика знал Матвей мелкое место и направил припотевшего коня вброд. Только брызги осели, градом с той стороны камни посыпались, и толпа мальчишек с криком поднялась из-за заборов, прямо в засаду попал. Припал к гриве. Конь в два скачка, взметая новые брызги, вынес его обратно на берег. Ошарашенный предательским нападением Матвей пригрозил предводителю босоногой орды: «Ну, Кислячонок, гляди!..» и, недоумевая, пустил коня крутом на Никольский раскат.

В городе встретило его известие, объяснившее недавнее нападение. При въезде в квартал младший Гревцов схватил его коня за повод:

— Давай к Алексеевскому[26]. Наши скородумовских помели[27].

— Чего ж вы сбегались?

— Пришел с Хопра боец… На Скородумах сидит…

Драка, оказывается, только начиналась.

Не рассусоливая, влетел Матвей во двор, коня передал старшему из братцев, Стефану:

— Выводи его хорошенько[28]…

В воротах — мать. Ничего не знает:

— Будет тебе бегаться, сядь да посиди.

И в этот миг в конце квартала у крепостной стены — крик, застящий все на свете:

— Рыковские черкасню гонят!..

— Да погоди ты… Некогда… — и, чуть не сбив с ног родную мать, кинулся Матвей вдоль по улице к Алексеевскому раскату.

От ворот в глубь города по одному и кучками откатывались городские[29]. Первой правилась малышня, которая, похоже, и завязала все дело. Потные, грязные… У многих мордашки позапухали. Матвей одного, другого — за шиворот и возле себя поставил. Стали кучковаться.

Рыковских пока не видать было, а скородумские густо лезли. Да казаки все матерые, служилые: Сухаревсковы ребята, Осип Садчиков, Филипп Чеботарев. Этому лучше не попадайся… Петро Рыжухин, оторвила известный, увидел, как вокруг Матвея станичные сбатовались[30]:

— Эй, вы, прибылянские! — и пошел прямо на Матвея, за ним — Бугайков Иван, тоже еще тот «друг».

— Ну что, Платов? Давно мы тебя не били, в говне не валяли?

Матвей «ни богов, ни рогов» не боялся и шуток о себе не понимал. Ответил коротко:

— Выходи, брухнемся!

Гордость его была уязвлена.

Ребят крепких, надежных под рукой — Андрей Сулин да Матвей Гревцов. Общего натиска не выдержать. И он дал знак расчищать бойное место.

— Ну, Бугайков, кто кого!

Разгоряченные дракой казаки приостановились. Поединок, бой один на один, всегда вызывал интерес.

Правил единых нету. Могут, по-татарски, на пояски схватиться, могут, по-русски, кулаками. Одно отличие — дерутся жестоко, до озверения, до визга.

Гришка Родионов, окровавленный, оборванный, пробрался задами, хватал теперь Матвея за рукав:

— На той стороне рыковские наших у стены зажали…

Матвей, не слушая, выдергивал руку, старался поймать взглядом зрачки Бугайкова, переглядеть врага, победить до боя. Не успел.

Бугайков ударил с левой, всем телом, чтоб с одного маха уложить врага. Матвей поднырнул под каменно-твердый, лоснящийся кулак, обхватил потерявшего от собственной тяжести равновесие Бугайкова, рванул и повалился вместе с ним в пыль. Только так, навязав обычную мальчишескую возню на земле, в которой верткий и цепучий, как кошка, Матвей был издавна непобедим, можно было одолеть плотного, крепкого казака.

Они сопели и катались, и Платов неизменно выскальзывал и оказывался сверху.

— Тю, Иван! Связался… — опомнился кто-то из скородумовских. Двое или трое кинулись поднимать и оттаскивать припозоренного Бугайкова. Гревцов и Сулин дружно прыгнули им на плечи, устроили кучу-малу.

Драка вспыхнула с новой силой, словно в костер сушняку бросили. Задрались вперемешку и стар и мал.

Бугайкова от Матвея оторвали. Давнишний обидчик, встретивший на ерике камнями, Андрюшка Кисляков кинулся Платову в ноги. Матвей успел подпрыгнуть, подбирая пятки, и сразу же Никита Халимонов звонко достал его по скуле, опрокидывая на землю и вгоняя сознание в желтый туман.

Чуть придя в себя (двое-трое своих, прибылянских, прикрывали и помогли подняться), он снова кинулся в гущу сопения, визга и хлестких ударов.

Задрались, по обычаю, городские и селившиеся за крепостными стенами, старожилые с пришлыми. Вскоре переломилось.

Прибежали с Павловской Андрей Поздеев, с Дурновской — Ребриков и Харитонов, со Средней — известный кулачник Тацын. Тяжелым трюпком прибыли на поле боя черкасские деды и пошли основательно — гок! гок! гок! Хоперского бойца, которым хвалились скородумские, так и не разглядели.

С командой конных казаков влетел в побоище есаул Иван Кумшацкий:

— Р-разойдись!!! Что вам, идоловы дети? Масленая?

Заработали плети, ногайки. Кого-то сгоряча поволокли с коня.

— Перфильев, уводи своих!..

Гаврила Перфильев, скородумский станичный атаман, забегал, разбороняя.

Как вспыхнули быстро, так и остыли. Утирались, сходились в кучки постанично. Команда поскакала за ворота разгонять рыковских.

Кумшацкий и с ним писарь Федька Мелентьев на горячащихся конях возвышались над толпой. Гревцов, почесывая сквозь разорванную рубаху рубец на спине и боязливо поглядывая на есаульскую плеть, рассказывал:

— Деды как узнали, что нас сбили, враз — сюда; пока бегали, кулаки обгрызли от нетерпения.

— Зачинщиков — к Ефремову!

Кто-то из запроточных голодранцев, кто и в атаманском переборе усматривал возможность поразвлечься, сказал с усмешкой:

— Пошли.

Из толпы скородумских и рыковских закричали прибылянским и другим городским: