Иван Исаков - Каспий, 1920 год

Из- за бака «Расторопного» показывается Чириков и, блестя ободками пенсне, подходит к нашему мостику, который почти на уровне с причалом. Совершенно очевидно, что он следил за маневрами новичка, но, чтобы не смущать, делал это тайком.

- Поздравляю! - Улыбается хорошо и открыто.

- Что вы, Сергей Александрович! Никакого ветра или других помех! Это не швартовка, а одно удовольствие.

- Ну-ну! Вы мне, старику, очков не вотрете!

* * *

Теперь, спустившись в каюту, после запоздалого комплимента салажонка, остался наедине с самим собой. Надо разобраться.

Все делают вид, что это мой личный успех.

Но ведь это не так.

Быстрая и точная перекладка руля, по команде. Быстрое и точное уменьшение или увеличение оборотов и реверс машин по сигналу телеграфа, что в свою очередь возможно только при поддержании полного давления пара в котлах, независимо от его расхода.

Разве только один командир осуществляет маневр корабля? Разве это одноместный самолет? Да и загогулины самолета зависят от того, как его приготовили механики на земле.

Значит, мне задаваться нечего.

Конечно, командир - главная фигура, и главное зависит от него. Но успех общий. От слаженности в работе всех специалистов зависит этот общий успех.

А разве я обучал их? Тренировал, слаживал? Нет. Это многолетняя служба, война и их сознательность. Все это накапливалось без меня и до меня.

Это работа партии, комиссаров, таких командиров, как Снежинский и Лузгин, и самой жизни - опыта, практики.

Значит, новый командир может гордиться только тем, что не подвел и оказался на высоте. Причем экзамен-то, был легонький, а впереди предстоят гораздо большие испытания.

17 марта (док).

Только ночью, обдумывая пройденный день, понял - откуда такое единодушие и сплоченность команды.

Весь секрет в том, что все коммунисты.

На «Изяславе» до Октября и даже позже, вплоть до «чистки» после так называемого «восстания на минной дивизии» {20}, кроме большевиков, были эсеры, меньшевики и анархиствующие бездельники. Один из эсеровских заправил, кондуктор Земсков, был арестован только после майских событий.

Вот почему споров и митингов было больше чем надо.

На «Кобчике» в 1919 году преобладание коммунистов было уже явное, но все же споры и раздоры мешали сплачиванию и делили команду на два лагеря, да еще с прослойкой из нескольких бузотеров, которые никого и ничего не признавали.

Процесс сплочения команд на платформе РКП(б) проходил быстро и неукоснительно, влияние партии через комиссаров и политотделы (а Смольный чувствовался как-то рядом, под боком) давало быстрые разъяснения на все острые и злободневные вопросы. И как это ни парадоксально, но почти ежедневные налеты англичан, даже во время зимнего ледостава, по-своему помогали поддерживать дисциплину на должном уровне.

На «Деятельном» и, очевидно, на всей нашей флотилии политическое единство абсолютно крепко и вошло в самую жизнь. А вот сложный путь, пройденный «черноморцами», отдельные предательства и большие «антракты» между боями как-то еще не привили сознания, что дисциплина и строгий порядок службы необходимы как воздух.

В этом есть чья-то ошибка и вина, в том числе и моя, как командира. И нельзя валить все только на ненавистное матросам прошлое.

* * *

Забегал Князев проститься со своим «корешем».

Одет лучше. Поправился. Выглядит хорошо. Немного возбужден.

В каюте рассказал, понизив голос, что отряд Кожанова придан в состав «экспедиции» (он так назвал, а что это такое - объяснить не мог; маскирует незнание секретностью) вместе с одной из лучших дивизий XI армии «с кавалерией и пушками».

- На днях выступаем. Головные отряды давно ушли.

- На фронт?

- Нет! В экспедицию!

- Но куда? К Ганюшкино или к Лагани?

- Бери дальше, мичман! - И снизив голос до шепота, сказал: - Святой крест - Кизляр!

- Точно знаешь?… Ведь ты рядовой боец. Вряд ли на Военный совет приглашали.

- А для матроса этого и не требуется. Обоз почти весь верблюжатный. Все ингушские и чеченские сотни, которые Левандовский прошлый год вывел, обратно с нами. Бурдюки и баки с водой наготовлены… Разве так на фронт выводят?

- Счастливо!

- В Баку встретимся, мичман… Даешь Кавказ!…

17 марта. Накануне выхода из дока.

Перед выходом - экзаменом и началом кампании - хочется «осмотреться» пошире. Вокруг корабля я уже осмотрелся.

В гости, на другие миноносцы, далеко {21}. Нет охоты ездить.

В городе - помимо редких вызовов в штаб - не бываю.

Стыдно сознаться, но даже газет аккуратно не читаю. Последние недели - ремонт, приемки, опять ремонт и т.д. Настолько отвлекают, что, сидя на корабле двадцать четыре часа в сутки, не успеваю всего сделать.

Да и снабжают нас газетами отвратительно.

Местные печатаются на какой-то оберточной бумаге, но беда в том, что редакции почти не располагают широкой информацией.

А московские из-за перебоев железной дороги приходят редко, не в черед, иногда вовсе не приходят и… на вес золота.

После вчерашнего выступления комфлота обстановка стала немного яснее.

С адмиралом (Колчаком) давно покончено. После него - с Деникиным. Проводили гостей с берегов Мурманска и Архангельска.

Колчака прикончили, а на Дальнем Востоке еще «гости сидят». И не сидят, а бесчинствуют и грабят. Но это так далеко, а на днях английские самолеты сбросили две бомбы на Оранжерейную, поэтому как-то о Владивостоке не хочется думать. Слишком близки «свои» враги.

Когда я уезжал из Петрограда, сразу после окончательного разгрома Юденича, то все мы считали, что едем добивать контрреволюцию на юге.

Вот почему было неприятно узнать, что крымский барон не только еще не разбит, а, наоборот, готовится к новому наступлению.

И самое скверное - что эта подготовка явно связана с сосредоточением польской армии у наших границ, несмотря на мирные предложения РСФСР.

Верховный совет Антанты (в Париже) объявил о прекращении блокады России.

Не знаю, как где, но у нас на Каспии английская блокада в полной силе, и мы не можем получить ни пуда мазута из Грозного (через Петровск), из Баку или с Челекена.

В одних районах война кончается, в других - начинается. Слишком много войны.

* * *

В Баку как будто всем руководит из подполья А. Микоян. На северном Кавказе - С. Орджоникидзе.