Татьяна Бобровникова - Сципион Африканский

Так стали наемники открытыми врагами карфагенян. И вся Африка пришла в движение. Ливийцы, порабощенные карфагенянами, ненавидели их лютой ненавистью. Карфагеняне были жестокими и алчными повелителями. Они не знали меры: крестьян заставляли отдавать половину урожая. Они не знали ни снисхождения, ни пощады, ценили только тех наместников, которые могли выжать из несчастной страны больше денег. И вот теперь народное озлобление прорвалось. Ливийцы как один примкнули к мятежникам, женщины торопили и воодушевляли их. Они отдавали все свои сбережения, снимали с рук кольца, вынимали из ушей серьги и отдавали их наемникам. Они готовы были на все, только бы видеть унижение ненавистных карфагенян.

А Карфаген был совершенно беспомощен среди этой общей ненависти. Раньше пунийцы получали доходы с Ливии, а воевали силами наемников. Теперь все это обратилось против них. Ничто не в силах было остановить мятежников. Теперь все надежды города сосредоточились на Гамилькаре Барке. Приняв главное командование, Гамилькар стал действовать столь успешно, что вскоре город смог вздохнуть спокойнее. Он сформировал новый отряд из перебежчиков и нанятых на последние деньги наемников. Он привлек на свою сторону нумидийского князя Нараваса и двинул против восставших семьдесят боевых слонов.

Но война была далеко не кончена. Ответом на успехи карфагенян был новый зверский поступок наемников. Было решено казнить Гескона и прочих пленных, всего около семисот человек. Кое-кто из солдат попытался было возразить, но их убили на месте. И трупы имели такой вид, словно их растерзали дикие звери. А карфагеняне были подвергнуты медленной пытке и умерщвлены. И среди них был Гескон, которого наемники раньше так любили, которого называли своим благодетелем. Принято было решение подвергать таким же мучениям каждого захваченного в плен карфагенянина. По этому поводу Полибий замечает, что души людей, как и тела их, могут болеть болезнью, подобной проказе, и они начинают гнить и медленно разлагаться, хотя по виду это все тот же человек. Такая ужасная участь постигла души наемников. Разумеется, Гамилькар Барка не остался в долгу: захваченных в плен варваров тоже ждала ужасная участь.

Наемники опять достигли успеха и подошли уже к самому Карфагену. Но и тут город спасли находчивость и искусство Барки. Он оттеснил их от Карфагена, много раз разбивал в мелких стычках и наконец запер в ущелье, отрезав от съестных припасов. Мятежники изнемогали от голода. «После того, как съедены были пленные, которыми, о ужас, питались мятежники, после того, как съедены были рабы… начальникам явно угрожала месть разъяренной бедствиями толпы» (Polyb., I, 85, 1). Тогда Спендий решил просить мира. Все десять вождей во главе со Спендием (Матос командовал другой частью войска и не попал в ловушку, как они) явились к Барке. Он предложил им следующее: он выберет десять человек из числа мятежников и задержит их, остальным дозволит уйти. Выбора не было, и вожди приняли условие. Но, едва договор был скреплен клятвами, Гамилькар объявил, что выбрал из числа мятежников именно их. Увидав, что послы схвачены, варвары бросились к оружию. Но Гамилькар окружил их и затоптал слонами. Всего там погибло сорок тысяч человек.

Но Матос еще не был побежден. Он вскоре узнал об участи, постигшей его товарищей, ибо Барка осадил его лагерь и на виду у осажденных пригвоздил Спендия и прочих ко кресту. Это привело Матоса в такую ярость, что он сделал отчаянную вылазку на лагерь одного из военачальников Гамилькара, захватил его в плен и после жесточайших мучений, еще живого, велел распять на кресте Спендия. Остальных знатных пленных зарезали над трупом Спендия в жертву его духу. И снова государство карфагенян было в опасности, но уже в последний раз. В решительной битве Гамилькар, наконец, разбил Матоса. Сам вождь был взят в плен и торжественно замучен на триумфе. Так кончилась эта война. Она продолжалась, говорит Полибий, три года и четыре месяца и из всех войн, известных нам в истории, была самой жестокой и исполненной злодеяний (Polyb., I, 66–88, 7).[18]

Мы остановились на этой нечестивой войне так подробно, ибо она как нельзя лучше характеризует положение дел в Карфагене, нравы граждан и наемников, с которыми римляне так близко столкнулись два десятилетия спустя.

А что делали римляне, пока карфагеняне вели войну не на жизнь, а на смерть с наемниками? Почему бездействовали они в тот роковой момент? Ведь судьба предоставила им возможность одним ударом покончить со страшным врагом. Когда Карфаген был окружен со всех сторон, лишен всякой помощи, отрезан от продовольствия, стоило высадить в Африку несколько легионов, и с соперником было бы покончено. Но римляне не только не сделали ничего подобного, но еще помогли Карфагену. Они запретили купцам торговать с мятежниками, а карфагенян снабжали всем необходимым. Они поспешили вернуть пунийцам ранее захваченных пленных, по выражению Полибия, охотно и любезно исполняя каждую просьбу карфагенян. Когда и в Сардинии, принадлежавшей пунийцам, восстали наемники и решили передаться римлянам, те отказали им в покровительстве. Такой же отказ получила и восставшая Утика. Взвешивая все эти факты, Полибий приходит к выводу, что помощь римлян спасла карфагенян в те тяжелые дни (Polyb., I, 83, 5–12).

Что заставило их быть так нерасчетливо великодушными? Боялись ли они, как объясняли всегда впоследствии сами, попрать договор и соблюдали нерушимую верность слову, которой так гордились? Претил ли им союз с шайкой кровожадных и диких разбойников? Как бы то ни было, римляне очень поддержали Карфаген в ту пору. Но, как только война была окончена, они резко изменили свое поведение. Ранее они отказывались помочь сардинским мятежникам, теперь же высадились на острове. Карфагеняне были возмущены и готовились со своей стороны вторгнуться в Сардинию, которую считали своим исконным владением. Римляне тогда заявили, что немедленно объявляют карфагенянам войну. Карфагеняне, обессиленные всеми последними событиями, пришли в ужас и стали молить римлян о мире. Но римляне потребовали теперь не только Сардинию, но и контрибуцию на покрытие военных издержек, хотя вряд ли они хоть асс потратили на подготовку к войне (Polyb., I, 88, 8–12). Несчастные карфагеняне на все были согласны. Полибий считает это большой несправедливостью со стороны римлян.[19]

Между тем спаситель Карфагена Гамилькар Барка почти тотчас же после заключения мира покинул родину. Что заставило его бросить Карфаген? Современники часто объясняли это тем, что члены Совета подвергали его непрерывным нападкам, отравляли ему жизнь клеветой и, наконец, даже привлекли к суду (Арр. Hiber., 4). Но не мелкие уколы самолюбия заставили Барку уехать. После войны у него была одна цель, одна мечта — месть римлянам. И все он положил для осуществления этой цели. Как плацдарм для будущей войны он выбрал Иберию (современная Испания), славную своими золотыми и серебряными рудниками.