Пазолини. Умереть за идеи - Карнеро Роберто

Удар был весьма тяжел, как в плане семейных чувств, так и в области политики: ведь Пьер Паоло постепенно дозревал до принятия марксистской идеологии, что привело его в конце 1947 года к вступлению в Коммунистическую партию Италии, активному участию в ее действиях и занятию поста руководителя местной ячейки. Искренность его привязанности к коммунизму таким образом проявлялась в том, что, думая о смерти брата от рук «красных партизан», Пьер Паоло имел все основания стать антикоммунистом по личным причинам. Но он смог разделить эти две стороны жизни, несмотря на пережитую его семьей трагедию.

В Казарсе Пазолини целиком отдался своей страсти к преподаванию: сначала, во время войны, как мы уже упоминали, в маленькой частной школе, открытой им совместно с матерью, а потом, начиная с 1947 года, в государственной средней школе в Вальвасоне, симпатичной деревушке недалеко от Казарсы (пять километров, которые писатель ежедневно преодолевал на велосипеде); там он проработал учебные годы 1947–1948 и 1948–1949. Жизнь в провинции сблизила его с людьми и их социальными проблемами: с тех пор диалект стал для него не только языком, на котором можно слагать стихи, но и полноценной идиомой со множеством смыслов. А тем временем, в связи с окончанием войны, в Казарсу вернулся его отец, и семейство воссоединилось.

Пазолини увлекся политикой: вначале он вступил в ассоциацию борцов за автономию Patrie tal Friùl (из нее впоследствии образовалось сепаратистское «Движение Фриули»), а в 1947 году решил записаться в Коммунистическую партию Италии, проповедовавшую принципы марксизма: они стали ему близки. Осознавая, что некоторые коммунисты несли ответственность за смерть его брата Гвидо, он тем не менее без колебаний принял членский билет, в соответствии со своими убеждениями и политической совестью – признак выстраданного и подлинного членства.

Пазолини проявлял заметную активность на местном уровне, в отделении партии в Сан-Джованни, и даже ненадолго стал ее председателем; штаб-квартира коммунистов находилась в ободранной комнате под клубом Enal (Ente nazionale assistenza lavoratori, «Национальная организация помощи рабочим»). В период с 1947 по 1949 годы будущий писатель весьма активно участвовал в политической деятельности: он сочинял воззвания на итальянском и фриульском, принимал участие в митингах и демонстрациях, поддерживал крестьянское протестное движение (связанное с так называемым «законом Гаспери»){См. § 2.1.}. Во время выборов 1948 года Пазолини развешивал в Сан-Джованни стенгазеты, в которых обличал христианскую демократию и церковную реакционность.

Среди этой будничной и провинциальной рутины незаметно произошло событие, которое навсегда вошло в жизнь Пазолини. Во время традиционного местного праздника 30 сентября 1949 года в деревушке Рамушелло (в муниципалитете Сесто-аль-Регена), ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■Как сказал потом Нальдини: «Сегодня это может показаться иностранному наблюдателю почти чудовищным, но для того, кто знаком с обычаями парней нашей местности, в этом нет ничего удивительного или всерьез осуждаемого»{Naldini 1989, стр. 134.}. Я полагаю, что подобные рассуждения Нальдини можно трактовать следующим образом: речь идет ни об одобрении, ни об оправдании того, что случилось, эпизод следует рассматривать просто в контексте крестьянской среды, в которой привычки к разным сексуальным практикам возникали значительно раньше, чем у ровесников в буржуазной среде.

На следующий день кто-то рассказал о случившемся стражам порядка, карабинерам: и уже 22 октября Пазолини было предъявлено обвинение ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■, дело было передано в суд. 28 декабря 1950 года судья Сан-Вито-аль-Тальяменто приговорил Пазолини и двоих юношей к трем месяцам заключения за непристойное поведение и полностью снял обвинение в развращении несовершеннолетних ввиду отсутствия соответствующего искового заявления (несмотря на то, что карабинеры с самого начала расследования настаивали на показаниях родителей мальчиков, родственники решительно отказались). А 8 апреля 1952 года суд Порденоне оправдал поэта и его сотоварищей по делу о непристойном поведении после апелляции.

Однако к тому моменту это уже почти не имело значения. А сразу после события – в октябре 1949 года – разразился чудовищный скандал: Пазолини был отстранен от преподавания (несмотря на письмо-обращение его начальству от родителей учеников, просивших продолжить преподавание детям), исключение из компартии («за моральное разложение», как гласит протокол отделения провинции Порденоне) не дожидаясь результатов заседания дисциплинарной комиссии по его вопросу. ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■, готовых использовать любой подходящий случай для шумной операции дискредитации, а не просто морального осуждения. Предполагается, что еще до знакового эпизода на деревенском празднике Пазолини получал предупреждения и сообщения в духе шантажа: ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■. Несложно вообразить, что столь блестящий молодой человек, как Пазолини, мог стать мощным противником на политической арене, поэтому перед искушением заставить его замолчать, даже постыдными способами, устоять было трудно.

Пазолини же разочаровало прежде всего поведение его товарищей по его же партии. Исключение из КПИ, произведенное 26 октября 1949 года, было опубликовано спустя три дня, 29 октября, на страницах местного ежедневника «Унита» (официального печатного органа партии), с комментарием Фердинандо Маутино, руководителя региональной федерации Удине. Принимая во внимание «сообщение о фактах, вызвавших серьезные дисциплинарные меры против поэта Пазолини», он выступал против «пагубного влияния определенных идеологических и философских течений разных Жидов, Сартров, и всяких декадентствующих поэтов и литераторов, которые хотят примкнуть к прогрессу, но на самом деле подхватывают самые вредительские аспекты буржуазного разложения»{См. 1989, стр. 134.}. ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■Пазолини ответил Маутино (31 октября 1949 года): «Меня совершенно не поражает дьявольское лицемерие христианских демократов; но меня поражает ваша бесчеловечность: вы прекрасно понимаете, что говорить об идеологических отклонениях – кретинизм. Но, вопреки всем вашим мнениям, я остаюсь коммунистом, в самом подлинном смысле этого слова»{Там же, стр. 135.}.

Анна Тонелли реконструировала, основываясь на случае Пазолини в качестве типичного примера (тем самым, высветив его еще детальнее), культурный срез исторического периода, в течение которого случились все эти события, срез, наиболее детально отражающий все раздиравшие его напряжения и противоречия{См. Tonelli 2015.}. Годы, наступившие сразу после окончания войны, стали периодом острейшей и ничем не ограниченной политической борьбы. В том же 1949 году, 4 апреля, в Вашингтоне был заключен Атлантический Пакт, в результате которого был создан Североатлантический союз, то есть НАТО, центральный элемент начинавшейся холодной войны. Италия, в силу географического положения, стала стратегической территорией: она была «пограничной» страной между двумя блоками, либерально-капиталистическим и реал-социалистическим (за Адриатическим морем находилась страна-сателлит из орбиты СССР, Социалистическая федеративная республика Югославия). Поэтому жестокость противостояния политических сил в те времена не должна никого удивлять, и понятно, почему КПИ старалась избегать создания поводов для атак со стороны противников.