Моя небесная красавица. Роми Шнайдер глазами дочери - Сара Бьязини
В этой теории присутствовал свой ян, и мне пришлось с ним смириться. К чувству вины добавлялось ощущение всемогущества, поскольку стоило мне чего-то захотеть, как это что-то (смерть моей матери) происходило на самом деле. Что только доказывает мою безынициативность и нежелание предпринимать какие бы то ни было усилия.
Хватит, лодка переполнена.
2006
Иногда я знакомлюсь со странными людьми. Например, с Жильбером Шлегелем, акушером-гинекологом, работавшим в 1977 году в Гасене, в департаменте Вар, где я родилась. Я запомнила его еще и потому, что он подарил мне свою книгу. Я так ее и не прочла. Сейчас я взяла ее с полки, чтобы не ошибиться с названием и проверить, как пишется фамилия автора. Я запомнила его автограф, но перепутала дату. Мы познакомились в марте 2007 года. Я приехала на неделю в Экс-ан-Прованс на гастроли.
Однажды вечером, перед спектаклем, мне передали букет цветов с открыткой, которая и сейчас лежит где-то среди бумаг.
В открытке, в частности, говорилось: “…я очень горжусь тем, что был первым мужчиной, носившим вас на руках”.
Я была поражена и заинтригована этим незабываемым посланием.
Он пришел, если не ошибаюсь, с женой и друзьями. После спектакля мы все отправились ужинать. Я не расспрашивала его о своем рождении, думая, что, скорее всего, он уже не помнит подробностей (кроме того, не буду же я за столом интересоваться, много ли пролилось крови или не слишком ли я была синюшная, когда появилась на свет). Я забыла, заговорил ли он сам об этом и что он сказал.
Помню только, что сидела прямо напротив него, смущенная и растерянная. В брассери “Де гарсон” на проспекте Мирабо было очень мило, но страшно шумно.
В конце ужина он преподнес мне свою книгу.
“Виктуар, или Женская боль”, судя по аннотации на обороте, повествует об истории Виктуар Дамбревиль, одной из первых женщин-гинекологов во Франции в начале сороковых годов прошлого века. На обложке карманного издания изображена Мари Трентиньян. Ее мать Надин Трентиньян сняла телефильм по роману со своей дочерью в главной роли. В аннотации сказано также, что Виктуар Дамбревиль всю свою жизнь боролась за право женщин на контрацепцию и аборт.
5 апреля 1971 года журнал “Нувель Обсерватёр” опубликовал на первой полосе “Список 343 француженок, имевших мужество подписать манифест «Я сделала аборт»”. Этим женщинам грозило уголовное преследование и даже тюремный срок, поскольку аборт в то время был запрещен законом.
Только через два месяца, в июне 1971-го, немецкий еженедельник “Штерн” собрал под тем же проектом 374 подписи, в том числе его подписала и моя мать.
Четыре года спустя был принят закон Вейль, добровольное прерывание беременности было декриминализовано и легализовано во Франции.
Я не могу найти, когда такой же закон был принят в Германии.
Июль 2017
И вот мечты сбываются. Я – кенгуру.
Уже лето, на улице жарко. Я собираюсь отпраздновать сорок лет. Неожиданный подарок. На мне минимум одежды, мне хочется видеть самой и всем показывать свой живот.
Прошло всего несколько недель, а я то и дело кладу руку на пупок.
Еще слишком рано, я просто выгляжу так, будто у меня несварение желудка.
Я выжидаю положенное время, в течение этого срока еще может произойти все что угодно, выкидыш например. Потом звоню Дидье Лонгу сообщить, что природа сама обо всем позаботилась. Флоранс, нашей костюмерше, не придется корпеть за швейной машинкой, изготавливая накладной живот из ваты и бинтов. Как бы он меня не выгнал, вдруг возникнут сложности со страховкой. Я стараюсь разрядить обстановку, подпускаю юмора, намекаю, что это пойдет только на пользу спектаклю. “Видишь, как серьезно я отношусь к работе над ролью, довожу профессионализм буквально до апогея. Ты не зря назначил меня на эту роль – когда ты позвонил, я еще ничего не знала, а теперь я в том же положении, что и Жанна Эбютерн” (в то время я понятия не имела, что у меня тоже будет девочка).
Он не снял меня с роли.
Я отправляюсь на берег Средиземного моря, интересно, как влияет на тебя температура воды. Я пока вообще мало что знаю. В частности о разных стадиях беременности. И о том, что происходит внутри меня. Задаю вопросы, но так, между делом. Спасибо прогрессу, я скачиваю приложение, которое сообщает мне раз в неделю, как ты растешь. Мне нравится эта недосказанность. Я предпочитаю не знать все лучшее и худшее, что может случиться. Тысячи женщин прошли через это до меня. Что надо, я услышу. Только самое необходимое.
Я спрашиваю бабушку, папину маму, как она “все это” узнала. Спросила у матери? Что она ей сказала?
– Ну, знаешь, дорогая моя, в наше время мы о таком не говорили…
Моник Бьязини, урожденная Пьер, появилась на свет 5 декабря 1931 года в клинике Коньяк-Же, в XV округе Парижа. Сейчас ей восемьдесят девять лет, от горшка два вершка, кожа да кости, сердце переполнено любовью ко мне. Моя мама-бабушка.
Именно ей я задаю женские вопросы, вопросы будущей матери. Я выросла в ее объятиях и, когда надо, снова становлюсь ребенком.
Моник курит на кухне, стоя у широко распахнутого окна. Она сильно притормозила с девяностых годов. В течение тридцати лет она курила красные “Rothmans”, по полторы пачки в день. Затем пришел черед золотых “Benson & Hedges”, это самые крепкие, по-моему. Когда я ворчу, что нельзя так много курить, она возражает: “Я начала в сорок лет, моя дорогая!”
За последние годы наметился значительный прогресс: пять-шесть тонких белых “Omé”, новый бренд, ультралайт, но она от них чихает (!). “Знаешь, милая, мы все по-разному реагируем, так что я перешла на «Marlboro Lights»”. Mea culpa – должно быть, я забыла у нее свою пачку.
Я пишу, сидя на диване, и слышу, как она хозяйничает на кухне, за закрытой дверью. Скорее всего, курит вторую сигарету за утро, а сейчас только 9:50. Ее диета – это тоже что-то особенное. Колбаса, молочный шоколад с лесными орехами, хлеб, масло с кристалликами соли “Геранд”. Сочетание табака, такой еды, ее восьмидесяти девяти лет и тридцати восьми килограммов наводят нас на мысль, что
