Валерий Поволяев - Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина

Сейчас все было по-другому — сейчас проверяли документы, и делали это очень тщательно.

В приемной у Горбачева народу было много: Силаев — председатель правительства РСФСР, Смоленцев — председатель Верховного Суда СССР, Баранников из МВД, Моисеев — начальник Генерального штаба, еще несколько человек — все «випы» — особо важные персоны. Вскоре появился Горбачев, здороваясь, обошел собравшихся. «Я представился, — записал Шебаршин в дневнике, — и он сразу же позвал меня в соседний, пустующий зал заседаний…

Разговор очень короткий. “Чего добивался Крючков? Какие указания давались Комитету? Знал ли Грушко?”

У меня вдруг пропала к нему вся неприязнь. Отвечаю, как на духу. Коротко рассказываю о совещании 19-го. “«Вот подлец. Я больше всех ему верил, ему и Язову. Вы же это знаете”».

Шебаршин покивал согласно, а про себя внезапно подумал, что Горбачев сам относится к категории людей, которым не всегда можно верить. И, во всяком случае, непросто понимать его поступки — они не вписываются в обычный сегмент человеческих взаимоотношений. Похоже, у Горбачева была разработана своя шкала человеческих ценностей, и не всегда она совпадала со шкалой ценностей человека, живущего, допустим, в глубинке России.

Взять, к примеру, нашего величайшего разведчика Кима Филби, Действовал Филби так, что в течение многих лет операции американской и английской разведок были сведены на нет, именно он сорвал тайные переговоры о сепаратном мире между западными разведчиками и немецкими генералами — то, что в кино удалось сделать легендарному Штирлицу. Кандидатура Филби даже рассматривалась в Лондоне на пост руководителя английской разведки.

Работал он блестяще, но в 1963 году, когда Филби находился в Ливане, в Бейруте, его выдала некая Флора Соломон, которую он давным-давно, еще в 1937 году, пытался завербовать для работы на СССР.

Для представителя английской разведки, с которым общалась Флора, это было ударом пыльного мешка по голове, он долго размышлял, что предпринять, а Филби сориентировался очень быстро и исчез из Бейрута.

Объявился он уже в Москве.

В «Лесу» есть длинная доска почета, где висят портреты разведчиков — Героев Советского Союза и Героев России. Там много легендарных людей, но Кима Филби среди них нет.

Когда в декабре одиннадцатого года на стене дома, где жил Филби, открывали мемориальную доску, то корреспондент газеты «Аргументы недели» Александр Кондрашов случайно подслушал разговор двух седых джентльменов, явно имеющих отношение и к разведке, и к самому Филби.

Один из них произнес довольно язвительно:

— Мишка-меченый не дал присвоить Киму звание Героя Советского Союза, побоялся гнева Маргарет Тэтчер.

Наверное, это была правда, потому что незадолго до смерти Филби, в восемьдесят седьмом году, трое харьковских студентов, сидя перед телевизором, увидели интервью Генриха Боровика с Кимом Филби.

Интервью их захватило, студенты-харьковчане не ожидали, что такие люди, как Филби, еще водятся на белом свете, и послали в Верховный Совет бумагу с предложением присвоить Киму Филби звание Героя Советского Союза.

Процесс присвоения звания Героя Советского Союза долгий, поэтому Крючков дал указание готовить представление. И бумаги дошли уже до самого верха, осталось только подписать, когда Крючкова вызвал к себе Горбачев. Устроил фирменную истерику: а что скажет по этому поводу госпожа Маргарет Тэтчер, а как Горбачев будет смотреть ей в глаза, а что подумают сами англичане и как они будут ругать пятнистого советского лидера, а?

И понесло Михаила Сергеевича, и понесло — не остановить. Документы, естественно, положили под толстое сукно, чтобы их не было видно.

Так Ким Филби не стал Героем Советского Союза.

В галерее Героев в «Лесу» висят портреты двадцати двух лучших разведчиков, двадцать третье место пока пустует. Это место Гарольда Адриана Рассела Филби (такое его полное имя)… Справедливость все-таки должна восторжествовать.

Много о чем думал Шебаршин, пока говорил Горбачев, — мысль ведь опережает речь, а уж мысли такого человека, как Шебаршин, были гораздо быстрее невнятной скороговорки тогдашнего советского лидера.

Следом Горбачев пожаловался на Калиниченко, начальника пограничных войск, Шебаршин пробовал вставить слово в его защиту, но Горбачев предпочел не услышать Шебаршина, хотя Калиниченко совершенно не был способен совершить злодейство.

Затем Горбачев сказал:

— Поезжайте на Лубянку, соберите заместителей председателя КГБ и объявите им, что я временно назначаю вас руководителем комитета.

С тем Шебаршин и отбыл из Кремля.

Собрать заместителей было делом недолгим. «Вопрос на повестке дня один — классический русский вопрос: что делать? — записал Шебаршин в своем дневнике. — Совершенно очевидно, что все старое закончилось, и делать нужно что-то новое. На этом очевидность кончается. Действуем так: завтра, 23 августа, собираем совещание руководящего состава КГБ…»

А тем временем снизу, с первого этажа здания на Лубянке доходят неприятные новости: на площади собралась большая толпа и, похоже, решила взять Лубянку штурмом.

Стены здания уже изрисованы колючими, едва ли не матерными (но во всех случаях оскорбительными) лозунгами, публика ревет, того гляди начнет раздаваться звон разбитых стекол. Обстановочка не для нервных. Несколько дюжих человек, весом не менее памятника Дзержинскому, прикладываются к монументу — судя по всему, готовятся снести.

— Что делать? — такой вопрос задал новому председателю КГБ начальник комендантской службы Опанасенко.

— Сносить просто так, без решения властей, без утверждающей бумажки депутатов Моссовета или хотя бы без подписи градоначальника, которые, судя по всему, будут меняться очень часто, — это самодурство, произвол. Надо, чтобы все было по закону. Иначе мы вместо правового государства…

Шебаршин мысль свою не закончил — внизу, на первом этаже, раздался громкий стук, будто где-то неглубоко под землей буровая машина начала долбить породу, криков не было слышно, но они были. Лицо Опанасенко сделалось жестким.

Своего лица Шебаршин не видел, но оно, наверное, тоже сделалось жестким.

— Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не применять оружие, — приказал он. — Закрыть все окна и двери. Будем обращаться к московским властям и милиции.

С милицией у КГБ сотрудничество не складывалось. Сколько ни пробовали наладить его — не получалось. Слишком силен был элемент соперничества между одной организацией и другой. Хотя чего делить — непонятно, функции-то разные.