Валерий Поволяев - Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина

Шебаршин все это время находился в «Лесу» со своей службой и внимательно следил за событиями. Происходящее ему было понятно, но в большую драку ввязываться не хотелось, — иногда хотелось вообще отойти от всего этого в сторону и забыться, — но забываться было нельзя… Нужно было сделать все, чтобы сохранить разведку.

Нападать на нее сейчас будут с такой силой, что всем чертям тошно станет — постараются навесить все грехи… На КГБ же постараются навесить грехов еще больше. Это Шебаршин ощущал уже кончиками пальцев, порами кожи, не говоря уже об интуиции, которая никогда его не обманывала.

Хотелось, конечно, понять ту игру, которую ведет высший эшелон власти, самый верхний слой, но для этого было слишком мало информации… Информация имелась только у Крючкова, но он по-прежнему был недосягаем! Примаков же утром, еще восьми не было, приехал в Кремль — пропустили, как он написал позже, без задержки — как всегда, в общем. Зашел к Геннадию Янаеву — их кабинеты находились недалеко друг от друга, отношения были самыми добрыми, — с порога спросил резко:

— Ты чего, в своем уме?

Они были на «ты», по именам, без отчеств, имели возможность разговаривать вот так накоротке, откровенно.

Янаев растерянно постучал себя пальцем по лбу, потом сказал:

— Женя, поверь, все уладится. Михаил Сергеевич вернется, и мы будем работать вместе.

— Что-то не верится. Нужно немедленно убрать танки с улиц Москвы…

Было понятно, как дважды два четыре, что из заговора ничего не выйдет, точнее, уже ничего не вышло. Это он сказал Янаеву.

Через несколько часов Примакову позвонил Силаев, бывший тогда председателем Совета министров России, и предложил лететь в Крым, в Форос, к Горбачеву. Сказал, что летит еще целая группа, и спросил, согласен ли лететь в ней Примаков?

Примаков, естественно, согласился, сказал только, что должен проконсультироваться на этот счет с Ельциным, поинтересовался, кто летит еще?

— Я полечу, — сказал Силаев, — еще Руцкой, министр юстиции Федоров, французский посол, несколько журналистов наших и зарубежных, Бакатин, — без Бакатина тогда ни одно дело не обходилось…

В общем, самолет ТУ-134 оказался забит под завязку.

Отправили в Форос и второй самолет — в нем было попросторнее. Полетел в Крым и Крючков, очень мрачный, неразговорчивый, со старым потрепанным портфелем в руках.

Особенно по-боевому был настроен Руцкой. Под мышкой на ремне у него болтался новенький «стечкин» — самый современный наш пистолет. Примаков увидел «пушку», улыбнулся и предложил сделать Руцкого старшим. Руцкой «назначением» был доволен.

Далее Примаков написал так: «Поднялись в воздух и не знали, куда садиться. Нам сообщили, что база “Бельбек”, находящаяся вблизи дачи Горбачева в Форосе, не принимает — на летную полосу выкатили самолет. Позже узнали, что командующий Черноморским флотом дал команду сбить нас на подлете, а когда все-таки расчистили посадочную полосу и разрешили посадку на “Бельбек” — стрелять на поражение. Но обо всем этом узнали позже. А в самолете Руцкой распорядился: “Первыми высадятся автоматчики, они образуют каре, внутри которого расположимся мы”.

На военной базе “Бельбек”, куда приземлились часов в восемь вечера, было подозрительно тихо. Ни души. К этому моменту Горбачеву — это тоже выяснилось позже — восстановили связь, и он дал команду о беспрепятственной посадке нашего самолета»…

А Крым за несколько дней не изменился совсем, как был радостным, теплым, пахнущим спелыми персиками местом, так таковым и остался. Море было безмятежным, в вечерней воде беззаботно плескались детишки, им никакого дела не было до московских перипетий.

Дача Горбачева в Форосе называлась объектом «Заря». Многие из тех, кто прилетел в тот час в Форос, с досадою думали, что их втянули в некую не очень умную игру — в воздухе, несмотря на опасность, носилось что-то шутовское, непродуманное, недоговоренное, и Горбачев, конечно же, был к этому причастен. И, что особенно плохо было для Шебаршина, причастен оказался и Крючков, шеф огромной, очень серьезной службы.

Служба оказалась под ударом, таким сильнейшим ударом, что ее вряд ли удастся сохранить в том виде, в котором она была до сей поры.

Достаточно было видеть свирепые лица демократов, уже примеряющихся к памятнику Дзержинскому. Но памятник еще стоял, молча и печально поглядывая на беснующуюся толпу.

Ждали прилета Горбачева из Крыма.

О тех днях написаны тома книг, кипы газетных статей, ничего нового уже сказать нельзя, кадры прилета Михаила Сергеевича, чье лицо, как минимум, вызывало сочувствие, облетели газеты всего мира… Но не все всем, конечно, было известно. Много говорили о двойной игре Горбачева, о его обычной трусости, о том, что он подставил своих товарищей, но все это были домыслы. Правду мог знать только сам Горбачев, но он предпочитал говорить о чем угодно, только не об этом, а когда нечего было говорить — замыкался.

Впрочем, говорить он мог всегда — и говорил — на любую тему, вплоть до совокупления кузнечиков, да вот что: из его речей в голове ничего не оставалось, в одно ухо слова влетали, в другое вылетали, и через полминуты уже нельзя было вспомнить, о чем он говорил — о кузнечиках, о взаимоотношении с Америкой или о затормозившихся полетах в космос.

Из Крыма в Москву возвращались также на двух самолетах — и Горбачев с семьей, и помощники, и публика, прилетевшая к нему из Москвы для выяснения отношений, и автоматчики с корреспондентами — все, в общем, только у одного самолета статус был повыше, у другого пониже. Иваненко же тем временем получил указание явиться с автоматчиками в аэропорт Внуково и арестовать членов ГКЧП, летавших в Крым, в частности Крючкова.

Иваненко хорошо понимал, что в аэропорту могут быть сложности: там имеется свой отдел КГБ и свои бойцы, очень подготовленные, и если они, скажем, не захотят отдать Крючкова, будет стычка.

Руководил внуковскими чекистами полковник Тужилкин. Увидев генерал-майора Иваненко, он все понял, тем более Иваненко был не один, а с прокурором Российской Федерации Степанковым, лицо которого было хорошо известно — Степанков часто выступал по телевизору. Тужилкин подбежал к Иваненко, козырнул:

— Готов выполнить любое ваше распоряжение, товарищ генерал-майор.

— Сейчас посмотрим, какое распоряжение надо будет выполнить, — довольно миролюбиво отозвался Иваненко.

Миссия у него, конечно же, была неприятная, но что делать — кто-то же должен исполнять и неприятные миссии. Автоматчики, которых придали Иваненко, были не комитетские, а из МВД, это облегчало задачу: люди из чужого ведомства обычно не занимаются некими психологическими изысканиями и не ищут ответа на вопрос «За что?» или «Почему?» — они просто выполняют приказы своих командиров.