Подкова на счастье - Антон Юртовой
Таким же, как прежде, громоздким и теперь уже основательно зашарпанным выглядел телефонный аппарат на стене в этом сильно постаревшем и изношенном строении, то и дело неисправный, когда он не обеспечивал надёжной связи…
Прежний невзрачный вид сохранялся и у школы, стоявшей вблизи, чуть напротив этого строения… И жилищный фонд общи́ны также если и обновлялся, то очень медленно: улицы поселения как и всегда раньше застраивались только по одной стороне и пестрели пустотами там, где лепились и уцелевшие избы, обозначая этим убыль жителей и укорочение перспективы местного развития; за войну пустот прибавилось, хотя и теперь, по прошествии нескольких лет после её окончания, их становилось меньше не на много…
…Наверное особой или даже приятной новостью для общи́ны следовало бы считать преодоление вшивости, досаждавшей каждому многие годы. Ради окончательного избавления от этой напасти не приходилось экономить на мыле, старательно кипятились одежда и постельные принадлежности, безжалостно выбрасывались очень старые деревянные кровати, трухлявые обноски. С армией кровососущих наконец-то появились возможности расправиться и вздохнуть с облегчением…
…Новые приметы появлялись во всём, что мог замечать глаз.
Взрослые поддались моде носить резиновые калоши, одевая их на валенки и снимая при входе в помещения, конечно, не в служебные, а – только в жилые. Корректность такого рода возвещала о желании поддерживать чистоту вокруг себя; тогда ведь ещё не было принято разуваться при входе на порог избы или квартиры.
Валенки, одетые в калоши, меньше намокали и меньше изнашивались в подошве, вследствие чего служили дольше, и можно было не особо спешить с латанием протёртостей на валяном материале, что в деревне обычно делали на дому́.
В молодёжной среде появились свои пристрастия. Мальчишки да уже и парни обзаводились зо́сками, демонстрируя ими своё умение привлекать к себе внимание и одновременно – уровень физической подвижности.
Зо́ска – это клочок кожи животного с длинной шерстью, с прикреплённым к этому предмету свинцовым грузилом. Самодельную штуковину подбрасывали кверху внутренней частью обутой ступни, выворачивая колено. Шиком было не допустить промаха и подбрасывать предмет непрерывно по нескольку десятков раз. Иные умудрялись довести счёт и до сотни.
Существовали особые секреты изготовления зо́сок, тщательно хранимые каждым, у кого они были. Это объяснялось тем, что в каждом отдельном случае соотношение длины шерсти на клочке кожи и общего веса изделия сильно разнилось; – шанс выступать удачнее имел тот, у кого оно обеспечивало бо́льшую устойчивость предмета в воздухе и плавность опускания по нему, а значит и бо́льшую вероятность попадания в него. Потеря штуковины приносила настоящее огорчение её владельцу.
Труднее всего изощряться в этом искусстве приходилось мальцам. В семьях не торопились с обувкой детворы в соответствии с размером стопы; мальчики и девочки продолжали донашивать то, что оставалось от старших, да и в продаже для них подобрать ещё ничего не представлялось возможным.
Заведомый проигрыш в подбрасывании зо́ски мог компенсироваться в игре денежными монетами, когда монетой ударяли об стену, стараясь попасть в лежащую по́низу, на земле или на полу, – чтобы поднять её уже как свою собственность.
Попасть удавалось очень редко, но всё же играть стоило, поскольку от брошенной и упавшей денежки позволялось дотягиваться до желаемой условной мерой, растопырив большой и указательный пальцы руки. В отличие от искусства подбрасывать зо́ску, где обходились без девчонок и девчат, в метании монеток участвовали и они.
Также не премину хотя бы упомянуть о тогдашнем увлечении – вставке зубных коронок под цвет золота.
Такая блестящая коронка, обычно единственная на зубах, называлась фи́ксой. Девушки и молодки да и женщины постарше, а с ними и некоторые из парней и молодых мужчин с большой охотой заводили у себя во рту это яркое украшение.
На больной ли зуб или на здоровый коронка насаживалась, это не имело значения. Фи́ксой подчёркивалось отнюдь не превосходство в материальном положении, которого в тогдашних условиях уравниловки в сёлах обеспечивать было практически невозможно.
Преобладало намерение заявить о личном обаянии и достоинстве, о желании выглядеть привлекательнее…
…Считаю необходимым непременно коснуться в этих заметках и той особенной сферы бытия, которая почти не поддаётся воздействию общественным и государственным урегулированием, существуя извечно как сама по себе и тем обеспечивая продолжение людского рода.
Это, конечно, интим, отношения полов, до сих пор недостаточно понятые и подверженные вульгарному истолкованию даже в среде учёных, располагающих сведениями о процессах биологического размножения настолько глубокими, что, кажется, тут и добавить уже нечего, разве что научиться искусственно создавать саму жизнь, как особую форму существования.
Так повелось, что эту сферу как бы упрятывают и будто исходят стыдом, касаясь её содержания, между тем как обойти её никому не дано. Истина, не требующая доказательства и даже спора.
Принято считать, что детям вникать в неё не следует ни в коем случае и чуть ли не до времени, когда они окончательно повзрослеют, получив соответствующий гражданский документ. Сама жизнь опровергает такую нормативность.
В условиях, благоприятных для развития детской физиологии, то есть, когда соблюдаются потребности ребятни прежде всего в питании, в пищевом обеспечении, стремительное осознание чувственного, где дают знать интересы полов, проявляются гораздо раньше неких неопределённых представлений.
Широко ведь известны исторические примеры, когда в ряде стран девочкам позволялось выходить замуж в тринадцать лет, и это было в порядке вещей. Взрослевшим мальчикам вступать в супружество надлежало позже, но лишь по той причине, что к своему сроку им предписывалось иметь соответствующие средства, чтобы обеспечивать ими семью.
Конечно, и в этих случаях взросление, с которым в детском организме возникают естественные необоримые устремления к противоположному полу, рассматривалось, можно сказать, на глазок. Это подтверждалось «непредусмотренной» беременностью девочек – в возрасте десяти и даже восьми лет. И к таким последствиям их приводят не изъяны в воспитательном процессе, как то обычно утверждается и официально, и молвой, а само устройство организма, направленное к воспроизводству…
Мальчикам оно также не чу́ждо, и здесь мало что могут значить даже скудость пищевого рациона или недостаточное разнообразие еды, её низкая калорийность и проч. Я помню, что когда меня, ещё совсем мальца, приводили и́з дому под присмотр к кому-нибудь из соседей, и если там находились девочки моего возраста или близкого к нему, свои или чужие, и они игрались в свои по-деревенски нехитрые игры, мне было любопытно наблюдать за ними.
Из-за бедности девочек тогда и постарше возрастом одевали в
