Лев Гумилевский - Вернадский

Перед экспедицией Симорина была поставлена задача — выяснить количественное содержание фтора, брома, йода, фосфора в водах, почвах, подпочвах, горных породах, в характерных представителях растительного мира, в отдельных тканях и органах животных, в продуктах питания.

Экспедиция возвратилась в Москву с большим количеством всяких проб — воды, почв, растений, животных. Произведенным в лаборатории анализом проб было установлено, что в основе уровской болезни лежит недостаток в почве кальция.

Успешные результаты первой экспедиции повлекли за собой новые экспедиции в районы эндемических заболеваний. Оказалось, что изменение в почвах содержания железа, кальция, фосфора, йода и других элементов резко сказывается на растениях, а затем через растения и на животных. Так распространенный в некоторых горных районах зоб у людей является результатом недостатка йода. С введением в пищу йода болезнь излечивается.

Широко известной по всему миру «белой чумой» заболевают растения при недостатке в почвах меди. Внесение в почву меди излечивает растения.

Местности с нарушением в ту или другую сторону среднего содержания в почвах и водах того или другого химического элемента А. П. Виноградов назвал «биогеохимическими провинциями» и посвятил им и связанным с ними эндемиям интересную монографию, опубликованную в 1937 году.

Влияние избыточного содержания в почвах и породах химических элементов на растения привело А. П. Виноградова и Д. М. Малюгу к мысли о возможности биогеохимического метода поисков рудных месторождений. Метод этот основывается на концентрации рудных элементов в растениях и почвах, а также на своеобразном подборе и распределении растений в рудных районах.

Биогеохимический метод поисков рудных месторождений был с успехом испытан у нас на Урале, на Кавказе и в Туве. При особенно благоприятных условиях этим методом удавалось обнаружить руду на глубинах до пятидесяти метров.

Как многие представители теоретической, отвлеченной мысли, Вернадский ценил и любил людей, умеющих приложить к жизни теоретическую науку[12]. Каждое применение его собственных идей к житейским потребностям человека делало ученого счастливым на много дней. В таких случаях он жадно интересовался всеми подробностями дела. Возвратившихся из Забайкалья сотрудников он расспрашивал долго и подробно обо всем, что они видели, что нашли.

При этом оказалось, что сам Владимир Иванович, бывавший когда-то в Забайкалье, знаком с местностью не хуже своих собеседников.

— Тамошние жужелицы не имеют под своими надкрыльями настоящих крыльев, это особый подотряд, переходный к приморским, — поправил он рассказчика.

Каждый раз, бывая в Старо-Монетном переулке, Владимир Иванович спрашивал сотрудников о данных анализа привезенных из Забайкалья проб. Последний из учеников Вернадского, работавший под непосредственным руководством великого ученого, Кирилл Павлович Флоренский, был поражен вниманием Владимира Ивановича ко всем мелочам процесса, обеспечивающим надежность результатов. Впоследствии, когда Флоренскому пришлось работать под личным наблюдением руководителя, он должен был повторять опыт до полной уверенности в правильности результатов.

Строгая проверка фактов и была тем необходимым условием, благодаря которому обобщения ученого живут и развиваются до сих пор.

Возвращение в Москву совпало с необыкновенным подъемом творческой мысли Вернадского.

Среди хозяйственных забот, связанных с переездом в Москву, он не раз пишет Б. Л. Личкову, что ощущает «странное и необычное для своего возраста состояние непрерывного роста».

«Многое сделалось для меня ясным, что я не видел раньше», — признается Владимир Иванович и тут же сообщает о нарождении новой науки — радиогеологии, складывавшейся в основном из проблем, разрабатывавшихся в течение всей жизни Вернадским.

«В связи с этим для меня выяснилось, что существует по линии выветривания и метаморфического изменения пород изменение радиологическое, на которое не обращают внимания; сейчас изменяем определение возраста пород: надо брать бедные ураном и торием тела; существует гелиевое дыхание планеты… — перечисляет Вернадский одну за другой проблемы новой науки. — В связи с наличием тяжелой воды пришлось поставить вопрос, где ее искать, мы, может быть, нашли путь к метаморфизму; надо думать, что обогащены тяжелым водородом именно глубокие воды… Еще два следствия: первое, что я был прав в 1926 году, когда выставил, что организмы разно относятся к протонам, и второе, что атомные веса меняются геохимически с парагенезисом. Опыты поставлены, и я находился и нахожусь в этом периоде творчества, несмотря на вашу беду, смерть Сергея Федоровича…»

По заведенному издавна порядку Владимир Иванович переписывается с учениками, запрашивает о ходе их занятий, но неизменно сообщает и о своих.

И даже 19 ноября 1937 года он пишет:

«Я рад, что моя творческая мысль не ослабела».

Вернадский в своих сотрудниках видел не служащих, а участников общего творческого процесса. Судьба каждого из них волновала его, как собственная. Может быть, больше, чем собственная.

Военно-медицинская академия несколько раз отказывала Академии наук в отзыве Виноградова. Вернадский добился вмешательства Народного Комиссара Обороны, и просьба была удовлетворена.

Непременный секретарь Академии наук Н. Г. Бруевич дважды отказывал Вернадскому в ходатайстве об отозвании сержанта К. П. Флоренского из армии, ссылаясь на невозможность ослаблять ее кадры.

Вернадский, в третий раз обращаясь к Н. Г. Бруевичу, указывал на исключительную одаренность молодого ученого:

«На протяжении моей более чем шестидесятилетней научной деятельности я встречал только два-три человека такого калибра. Флоренский-сержант теряется в массе; Флоренский-ученый — драгоценная единица в нашей стране для ближайшего будущего».

Вызов Флоренскому был послан.

Когда Александр Михайлович Симорин был арестован, Вернадский, как директор геохимической лаборатории АН СССР, обратился в Президиум Верховного Совета, требуя освобождения и возвращения на работу «талантливого ученого, прекрасного научного работника». Охарактеризовав подробно заслуги Симорина, Вернадский писал в заключение:

«Арест его был для меня совершенно неожидан, и я нисколько не сомневаюсь, зная его очень хорошо, что мы имеем здесь случай, не отвечающий реальным обстоятельствам дела.

Обращаясь к такому высокому учреждению, как Президиум Верховного Совета, я считаю себя морально обязанным говорить с полной откровенностью до конца. В это время много людей очутилось в положении Симорина без реальной вины с их стороны. Мы не можем закрывать на это глаза.