Лев Гумилевский - Вернадский

На выраженное правительством желание видеть Академию наук в Москве Вернадский отозвался первым.

— Если правительство нуждается в реальном приближении академии к нему, я готов переехать в Москву немедленно, — заявил он.

Наталья Егоровна была взволнована нарушением привычек, неясностью положения.

— Но ведь мы, в сущности, возвращаемся в Москву! — напомнил Владимир Иванович, приветливо взглядывая на жену.

Наталья Егоровна ответила ему взглядом. Они давно уже не нуждались в словах, чтобы понимать друг друга.

Перевод академических учреждений в Москву осуществлялся летом и осенью 1934 года.

Вернадский поручил наблюдать за переброской биогеохимической лаборатории в Москву Александру Михайловичу Симорину.

Радиевый институт, находившийся все еще в ведении Народного комиссариата просвещения, оставался в Ленинграде.

Симорину пришлось устраиваться в здании Ломоносовского института в Старо-Монетном переулке вместе с Ферсманом, Левинсон-Лессингом, Ненадкевичем. Помещения оказались малоприспособленными для переводимых институтов, нуждались в ремонте и переделках, Горы ящиков с оборудованием загромождали коридоры и вестибюли в ожидании своего места.

Сотрудники, перебравшиеся в Москву, ждали со дня на день получения квартир и пока жили в лабораториях вместе с семьями. Все это задерживало начало лабораторных занятий.

Переезд Вернадского и его лаборатории состоялся только к концу года.

Владимир Иванович посмотрел предложенную ему в Дурновском переулке квартиру, наверху, с большим кабинетом, и она ему понравилась. Наталья Егоровна принимала в расчет только то, что было необходимо мужу. Ее собственные желания, и без того скромные, становились с каждым годом скромнее.

В Москве Владимир Иванович изменил многое в своей жизни, считаясь с возрастом. Ему шел семьдесят второй год.

«Надо, очевидно, изменить строй жизни, — писал он Личкову, — раз я, учитывая свой возраст, хочу кончить свою книгу „Об основных понятиях биогеохимии“. Я хочу отказаться от всякой лишней нагрузки».

Теперь большую часть времени он проводит дома, в большом кабинете, просторном и светлом. Он начинает пользоваться услугами машинистки и привыкает, диктуя, думать. Все чаще и чаще появляются его письма, написанные на машинке. Наконец он уступает советам друзей: Анна Дмитриевна Шаховская, дочь старого друга, становится личным секретарем Владимира Ивановича и посвящает себя его трудам и занятиям.

Радиевый институт переходит к Хлопину. Биогеохимическую лабораторию Владимир Иванович посещает время от времени, но зорко следит за работой сотрудников, оставляя за собой общее руководство.

Коллектив сотрудников постоянно пополняется, и трудно уже сказать, какое по счету поколение биогеохимиков выращивает старый ученый.

Как-то, заехав в лабораторию, Владимир Иванович знакомил нового сотрудника Кирилла Павловича Флоренского с Ненадкевичем. Флоренский был молод, его в лаборатории называли «мальчишкой». Константин Автономович уже носил широкую, окладистую бороду, совсем белую от седины, и стоял за своим столом величественно и грозно, как бог Саваоф.

Называя Флоренского Ненадкевичу, Владимир Иванович прибавил:

— Это мой ученик!

А затем, обращаясь к Флоренскому, представил Ненадкевича:

— Это тоже мой ученик!

Переезд биогеохимической лаборатории в Москву совпал с началом нового, исторически важного периода в развитии биогеохимии. Казавшиеся столь чуждыми житейским потребностям человека биогеохимические идеи Вернадского стали находить практическое приложение.

В сущности, так называемые чистые, то есть не преследующие практических целей, науки рано или поздно непременно находят свое приложение к жизни.

История науки и техники свидетельствует, что никакое научное знание, никакое научное открытие не может остаться не приложенным к жизни. Так или иначе оно найдет свое применение и даст практические результаты, хотя и трудно предвидеть, когда и как это произойдет.

Старый товарищ Вернадского по Московскому университету, с которым он теперь вновь встретился, Сергей Алексеевич Чаплыгин, не уставал повторять:

— Нет ничего в мире практичнее хорошей теории!

Вернадский исследовал природу и проникал в ее законы без мысли о том, когда, где и к каким практическим результатам эти исследования приведут, но с полной уверенностью, что так или иначе они к ним приведут.

Летом 1933 года межрайонная конференция при Уровском институте в Восточном Забайкалье слушала доклад доктора Ф. П. Сергиевского о загадочной болезни, носившей название «уровской» по местности, где она обнаруживалась. Болезнь называлась также «кашино-бековской» по имени ее первых исследователей. Основные проявления болезни сводились к замедленному росту костей, искривлению их, общей слабости организма. Болезнь носила эндемический характер. В отличие от эпидемических заболеваний, не знающих географических границ для своего распространения, эндемические болезни никогда не выходят за пределы своих постоянных географических границ. Такая особенность эндемий заставляет подозревать, что причина их кроется в физических особенностях данной местности.

Однако исследования местности Уровского района, где заболевание костяка у жителей носило массовый характер, не дали удовлетворительных выводов. Одни исследователи считали уровскую болезнь соединением инфекции и простуды, другие видели в ней сложный авитаминоз, третьи — свинцовое отравление, повышенное содержание радия в забайкальских водах.

Конференция при Уровском институте, изучавшем болезнь и условия местности, пришла к выводу, что без биогеохимического изучения вопроса проблема вряд ли будет разрешена.

Заключение конференции институт направил в Академию наук. Александр Павлович Виноградов представил письмо Вернадскому, и было решено незамедлительно организовать специальную экспедицию в Восточное Забайкалье.

Молодой доктор из Саратова представлялся самым подходящим в данном случае начальником экспедиции. Ближайшим помощником себе Симорин выбрал Флоренского. Несмотря на свою крайнюю молодость, Кирилл Павлович обладал большим геологоразведческим стажем. Он с четырнадцати лет начал работать в геологических экспедициях. Вместе с известным палеонтологом Д. И. Иловайским Флоренский выполнил свою первую научную работу об аммонитах. Стремясь понять условия жизни и эволюции древних организмов, начинающий ученый увидел, какое огромное значение имеют для его задачи геохимия и биогеохимия. Не прекращая своего участия в экспедициях, Флоренский пополнял свое образование заочным порядком, а когда биогеохимическая лаборатория начала в Москве набор новых сотрудников, он поступил туда.