Владислав Лебедько - Хроники российской Саньясы. Том 2

В начале восьмидесятых меня все больше стало занимать все, что связано с психологией, целительством… Этот переход был для меня совершенно внутренне непротиворечив. Произошел он, в том числе и через знакомство с восточной философией. Мой дядя — врач-хирург много лет занимавшийся йогой, начал меня с этими вещами знакомить. И как-то у меня не было противоречия между Востоком и Западом… Новые знания и новый опыт, появившийся из знакомства с восточной философией, не отрицали, а только дополняли то, что я знал и умел до того. Тем не менее, после школы я специально пошел в технический ВУЗ, во-первых, чтобы не служить в армии и, во-вторых, иметь достаточно времени, чтобы спокойно заниматься тем, что меня интересовало.

С середины восьмидесятых я очень серьезно увлекся массажем. Возникла огромная потребность в этом. Сначала я записался на курсы и сразу же понял, что это — мое! Остановиться было уже невозможно. С тех пор это то, чем я активно занимаюсь, преобразовывая и преобразовываясь сам.

Потом был еще бум конца восьмидесятых, когда на российскую почву ворвалось огромное количество всевозможных направлений психологии. В начале девяностых я закончил ПсихФак и активно учился эриксоновской терапии, НЛП, телесно-ориентированным направлениям…

Где-то через пять лет занятий и активной практики наступил забавный период, когда я понял, что вроде бы я все уже знаю, — так остаются какие-то тучки на горизонте… Разные виды массажа — пожалуйста, — были хорошие учителя и восточные и китайцы и русские. Классический массаж — да, сегментарный — да, точечный — да… Точки и каналы знаю, чувствую… Было ощущение, что можно все это всю жизнь шлифовать и совершенствоваться, но, ничего принципиально нового я уже не узнаю. И вот тогда случилось знакомство с Евгением Иосифовичем Зуевым, которое перевернуло все мои представления. Я стал учиться у него… Надо сказать, что Зуев на очень многих людей оказал сильнейшее влияние и в этом, конечно, его колоссальная заслуга. А произошло знакомство так: я прочитал статью Зуева в «Спортивной жизни России» и подумал: «Как бы круто было учиться у этого человека!», а на следующий день мне звонит знакомый и говорит, что есть такой Зуев, он проводит семинар, — тогда это было полулегально, без всякой рекламы и очень дорого, — я без промедления нашел нужную сумму и попал на этот семинар. Это был трехмесячный курс, после которого я продолжал некоторое время постоянно общаться с Евгением Иосифовичем и учиться у него. Иногда, удавалось, вместе с другими учениками стал ему ассистировать, помогать работать с клиентами и тому подобное… Общение наше было не гладким: происходили иногда сильнейшие конфликты, хотя завершилось все через несколько лет обоюдным признанием, что каждый занимается своим делом и каждый по-своему прав…

Зуев оказал огромное влияние самим фактом, что он показал, что можно работать принципиально по-другому, чем это обычно принято. Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать, что эти подходы в чем-то уже архаичны и наивны, и несовершенны, но тогда они принесли переворот в мое сознание, да и не только в мое, — для очень многих людей Зуевский подход был откровением.

Для меня значение Зуева даже не в том, что он создал БЭСТ[34], а в том, что он вдохновил огромное количество учеников, многие из которых потом были с ним и не согласны, отходили от него, создавали на основе его системы что-то свое… Круг этих людей очень велик и многие из них достигли очень высокого уровня развития.

В: Многие герои первого тома «Хроников» ссылались на свои контакты с Зуевым…

А: Это было почти неизбежно. Обойти фигуру такого масштаба было трудно…

В: Расскажи, пожалуйста, подробнее о Зуеве. О нем ходят самые разные легенды…

А: У Евгения Иосифовича было одно огромное противоречие, которое для меня стало и предупреждением и уроком. Противоречие это следующее: громадный разрыв между уровнем личной одаренности и таланта, колоссальным потенциалом и силой с одной стороны и, к сожалению, совершенно неадекватным уровнем культуры и личностной проработки. Этот разрыв и породил очень большое количество конфликтов с учениками, которые (конфликты) явились проекцией его внутреннего конфликта. Это все привело к достаточно драматическому финалу: разбежались ученики, рядом остались не те, кого хотел бы видеть возле себя он сам, сильнейшее внутреннее одиночество, о котором он мне говорил, когда я приходил к нему в гости в его Центр. Все это показало мне — насколько важно не просто делать чудеса и обладать какой-то мощной силой, а постоянно соответствовать самому себе, своим действиям и своим способностям. Соответствовать во всех отношениях — и уровнем культуры, и уровнем поведения, своим состоянием. Если разрыва между твоими способностями и твоим поведением в жизни нет — это и говорит о том, что ты Мастер. Хотя какой-то разрыв, на мой взгляд, всегда неизбежен, потому что мы всегда закидываем морковку чуть вперед — как перед ослом и это правильно, — идеал тем и хорош, что он недостижим. Но если разрыв велик и подчеркнут, то это неизбежно приведет к слому всей структуры и к катастрофе. Поэтому, чем больше человеку дано, тем больше и требования, которые к нему предъявляются. В общении с Евгением Иосифовичем это открылось мне не просто как некие мысли, а как очень глубокое переживание… Это откровение привело уже к осознанию своего внутреннего конфликта, а затем к пониманию того, что я делаю свое дело, а он — свое. Я ни в коей мере не хочу заниматься его БЭСТом, хотя это многое мне дало и в творческом плане, и в личном…

Почти параллельно с учебой у Зуева, с конца восьмидесятых я стал серьезно заниматься Нейро-лингвистическим программированием, эриксонианской терапией, учился у многих западных Мастеров. Уже тогда мне стала понятна ограниченность того, чем занимался Зуев. Работая только телесно, даже в рамках самой эффективной телесной терапии, но вне содержания, очень быстро подходишь к своему потолку. И в личностном развитии, и в творческом. Для каждого дела должен быть свой инструментарий и можно сколь угодно тщательно прорабатывать тело или пытаться психологические проблемы решать на уровне метафор, но пока ты не добьешься совершенно ясного понимания этих вещей на уровне четких словесных конструкций и глубинного знания, то ты застрянешь и будешь вариться в собственном соку. Пока ты не выйдешь в более высокую позицию — метапозицию…

В: Насколько я понимаю, ты не долго задерживался на НЛП…

А: Да, я достаточно быстро осознал ограниченность НЛП. Году к девяносто четвертому, после того, как я съездил на семинар к Аткинсон и получил там квалификацию Мастера НЛП… Я осознал искусственность позиции НЛП. Для меня представляется ложной позиция, что мол, нам не важны никакие убеждения — мы можем смоделировать все, что угодно, а вопрос «Зачем?» как бы вторичен… Система, за которой не стоит никакая глубинная философия или которая постулирует отсутствие собственной позиции, — это большое лицемерие. Такого не бывает. В НЛП есть система логических уровней. Она очень проста: наше окружение зависит от нашего поведения; поведение диктуется уровнем навыков; навыки, в свою очередь, вытекают из убеждений. И вроде бы все хорошо. Только дальше в НЛП начинается чистой воды мифология… А что выше уровня убеждений? — НЛПисты отвечают, что дальше есть нечто — некое ядро личности, — этакое вместилище всего разумного, доброго, вечного… То есть — некая беллетристика… А как это и почему? НЛПисты утверждают, что могут не иметь никакой философии или менять философии, как перчатки… Вот, это то, что меня в НЛП смутило, а главное, показало невозможность серьезной работы с теми же убеждениями…