Хьюго Виккерс - Грета Гарбо и ее возлюбленные

На дворе уже стоял ноябрь, а это означало, что Сесилю пора было возвращаться в Соединенные Штаты. Он уезжал из Англии, получив от Трумена Кэпота предостережение: «Дорогой мой, я надеюсь, что тебе проще поладить с Гретой Г., по крайней мере, тебя она так не издергает. Однако боюсь, что с ней никогда не удастся поладить до конца, потому что она очень недовольна собой, а недовольные люди всегда эмоционально неустойчивы. Они просто ни во что не верят, за исключением своих собственных недостатков».

Сесиль прибыл в Нью-Йорк и не мешкая дал знать о своем приезде Хэлу Бертону: «Уже говорил с Гретой по телефону, но ее еще не видел. Она опять вся такая замученная и никак не может избавиться от простуды. То есть, все та же старая песня».

Сесиль возлагал большие надежды на Мерседес, с которой он на протяжении всех пятидесятых годов поддерживал регулярную переписку относительно состояния физического и душевного здоровья Гарбо, ее странствий и перепадов настроения. В некотором роде они оба запутались в одной и той же паутине, зациклившись на Гарбо. Они оба досконально изучили ее, им обоим казалось, что они заслужили ее дружбу и доверие. Они пытались ее защитить. Ее безвольность нередко доставляла им глубокое огорчение. Мерседес страдала, страдал и Сесиль. А когда у кого-то из них с Гарбо случалась размолвка, вполне естественно, что они обращались за поддержкой друг к другу, словно были не в силах разорвать заколдованный круг.

19 ноября Сесиль писал Мерседес: «Грета по-прежнему жалуется на синусит и на то, что ее замучили частые простуды. Но, как мне кажется, на самом деле ее замучила скука, а она такая пассивная и сейчас более, чем всегда, готова дожидаться чьих-то «распоряжений». Какая жалость, что столько драгоценного времени растрачивается впустую. Влияние зашло столь далеко, что она начала разговаривать при помощи «знаменитых» коверканых «шлеизмов» — этакой смеси славянского и бруклинского диалектов с детским сюсюканьем! Какое низкое падение для столь благородного существа, какое до обидного бессмысленное существование!»

Сесиль тянул время и не звонил Гарбо, опасаясь, что она не станет поднимать трубку. Однако он позаботился о том, чтобы ей стало известно о его приезде. Наконец он все-таки собрался с духом и позвонил, и между ними состоялся вялый разговор. Они несколько раз встретились, однако без особой радости. Как-то раз они позавтракали вместе.

«Г. совершенно не узнать, вид у нее более обыденный, на коротких волосах химическая завивка, глаза почти не накрашены, бледная, худое лицо какое-то насупленное и недоверчивое, на плечах серое шерстяное платье и плащ из какой-то дерюги».

Сесиль поначалу разнервничался, однако, встретившись с Гарбо, постепенно пришел в себя. Из ресторана они вышли, держась за руки.

«Между нами снова возникла нежность. Я снова проникся уверенностью и в некотором роде, однако по-доброму, пользуюсь своим влиянием. Ведь сколько еще существует сложностей — ее скрытность, ее недоверчивость, — однако при встрече все сразу становится понятно». И все-таки Сесиля не отпускала тревога. «Десять лет назад она была прекрасна. Эти годы оказались к ней довольно безжалостны. А следующее десятилетие вряд ли окажется более милосердным».

Сесиль досадовал, что Гарбо отказалась встречать новый 1953 год вместе с ним. Она пообедала со Шлее, вернулась к себе домой и, забравшись в постель, слушала, как до самого утра машины гудели клаксонами. В начале года Сесиль отправился в турне по Штатам, где выступал с лекциями, и Гарбо пришла попрощаться с ним. Завтракали вместе, Сесиль зачитал Гарбо статью из «Нью-Стейтсмен», в которой ее просто называли «Инкогнито». Гарбо пришла от этого в восторг.

«Как прекрасна может быть жизнь, если люди ведут себя соответствующим образом!»

По мнению Сесиля, Гарбо была «чувствительна, ранима и трогательна».

Во время этого его приезда в США их встречи были довольно редки и Сесилю пришлось смириться с довольно неприятной истиной: «Она дала мне понять, что Шлее — главная фигура ее жизни и что мне не стоит делать ставку на такого ненадежного человека, как она».

В марте 1953 года Сесиль вернулся в Британию и вскоре нашел для себя утешение в работе. Ему предстояло сфотографировать королеву и королевскую семью по случаю коронации. 14 марта он послал Гарбо из Бродчолка короткое письмецо — «пару строчек, чтобы просто дать о себе знать», — в котором описывал праздничное украшение лондонских улиц. Ему повезло: он получил приглашение в Вестминстерское Аббатство. А также кое-что улучшил у себя в саду. Судя по всему, было бессмысленно надеяться на приезд Гарбо в Европу в ближайшем будущем. В пасхальный понедельник Сесиль писал Мерседес:

«Жаль, что Грета не приедет в Европу — она все еще дожидается, когда этот тип в последний момент изволит распорядиться; ее остальным друзьям мало что остается, если она считает, что жизнь закончена и все бесполезно. Должен признаться, что мне не нравится это обиходное американское выражение «ну и что». В нем чувствуется какое-то самодовольное приятие собственного невежества».

Тем не менее летом Гарбо съездила в Италию, где она присоединилась к своим знакомым Рексу Харрисону и Лилли Палмер. Харрисону принадлежала вилла под названием «Сан-Дженезино», в честь святого — покровителя актеров. Шлее и Гарбо навещали ее, хотя сами жили на яхте, поставленной на якорь в самом дальнем и грязном конце залива, исключительно с той целью, чтобы избежать назойливых представителей прессы. Местные жители, привыкшие к заезжим знаменитостям, обычно кидались за автографами, но Гарбо они встретили аплодисментами. «Обычно, — писал Харрисон, — она торопливым шагом пересёкала главную площадь, пытаясь поскорее укрыться от посторонних глаз, но итальянцы стояли, хлопая в ладоши, чего я до сих пор ни разу не видел… Она обожала прогулки в полном одиночестве, по горным тропинкам к крестьянским фермам за нашим домом, иногда я тоже гулял с ней. Мне ужасно нравилось беседовать с ней. Временами ее охватывало веселье — по вечерам она порой заливалась смехом по нескольку часов подряд, а затем снова погружалась в глубокую депрессию».

Харрисон пригласил Гарбо на борт яхты Дейзи Феллоуз, чтобы она познакомилась с Виндзорами. Разговор никак не клеился, и, вспоминает Харрисон, стоило только беседе застопориться, как приятель герцогини, Джимми Донахью, в одежде бросался в воду. Лилли Палмер сообщает об этом куда больше подробностей, замечая, что Донахью «был пьян и сиганул в воду лишь дважды». Сама Лилли как зачарованная наблюдала за герцогиней и Гарбо. «Глядя на них, я думала, что жизнь подчас отводит людям такие роли, что ни один хороший сценарий не предназначил бы им. Той женщиной, ради которой мужчина был готов пожертвовать троном, несомненно, должна была стать Гарбо, прекраснейшая из женщин, непревзойденная и единственная в своем роде».