Таежный тупик. История семьи староверов Лыковых - Василий Михайлович Песков
Вертолета по-прежнему нет. Агафья, как всегда, отказавшись от «мирской еды», нам приносит местное угощение – недавно пойманных рыб, десяток яиц и, на пробу, молоко от новой козы.
Ужинаем у коптилки. Глядя на еду, Геннадий со смехом произносит знакомую фразу: «Хорошо сидим!» Но в веселых словах и тревога – сколько еще сидеть?..
Но вот замерзла ночью вода в ведерке, стоящем у входа в избушку, дрогнул барометр, и сквозь туман, как через марлю, ночью я видел звезды… Утром, однако, опять потеплело, опять стал падать тихий снежок. «Хорошо сидим!» – приветствуем друг друга за завтраком. Прикинув работу на день, расходимся снарядиться, и вдруг с топором в руке забегает в избу Сергей: «Вертолет!!!» Не верится. Прикладываю ладони к ушам – вертолет! Кто ожидал вертолет осенью в геологических, топографических, лесоустроительных экспедициях, поймут состояние наше, хотя и ждали-то мы недолго – пять дней.
Общий снимок с летчиками и учеными. Агафья впервые становится в середину, держа пальцы крестиком – оправдание перед Богом за суету. Наскоро по отдельности с каждым из остающихся прощаемся.
И летим! Награда за все – желтое море тайги с темными силуэтами кедров и елей. Кто не видел этой осенней картины в Саянах, не знает, какой красивой бывает Земля.
2000 г.
Коза – в подарок
Волны жизни людской докатываются сюда изредка – с появлением редких теперь вертолетов. А жизнь таежная – рядом. И хотя не всегда она на виду, все же ее дыхание чувствуют. К осени чаще и ниже над речкой летает ворон. («Клюв у него, как кайло», – определяет Агафья.) У жилья появилась пропадавшая где-то летом веселая птичка поползень. От избушек улетая, держит он в клюве кедровый орешек. «У вас ворует…» – говорю я жильцам. И точно. В тугом мешке азартный воришка остреньким клювом проделал дырки, похожие на попадания пуль, и неустанно, день за днем, прячет добычу где-то рядом, в тайге. Орехи второй уже год в этих местах не рождаются, и Агафья с ворчанием окутывает мешок пленкой.
Желающих чем-нибудь поживиться в «усадьбе» немало. В этом году напастью стали бурундуки и мыши, опустошившие полосу ржи. Теперь, осенью, бурундуки отдалились, зато мышей холода погнали к избушкам – прорва крупных полевок! Четыре кошки так на мышах отъелись, что не резво уже гоняются за добычей, а поймав, не едят, приносят и кладут на пороге – служим! В помощь мышеловам Агафья расставила в нужных местах давилки (насторожка с приманкой и доска с камнем). Давилки срабатывают регулярно. Агафья в своем закутке не ленится при свете фонарика ночью делать новые насторожки, и к утру под дощечкой давилки – очередная таежная гостья.
Главная неприятность – там, где стоят сети и ловушки возле плотины. Тут защититься от грабителей трудно. Своей законной добычей считают застрявшую в западнях рыбу норка и выдра. «Норка поганит рыбу», – объясняет Агафья, показывая нам сети, в которых резвый зверек выедает лакомые части хариусов, не повреждая, однако, сети. Но сущее бедствие – выдра. С началом хода рыбы она откуда-то переселилась поближе к снастям и тут орудует по ночам, а бывает, и днем. «Иногда ее видим игриво плывущей в реке, – говорит Ерофей. – Пытаемся испугать выстрелами. Не боится! Ставим возле сетей капканы – обходит!» Похищение рыбы – потеря ощутимая для людей. Установка «заездки» (плотины), чистка ее от плывущей осенней листвы – тяжкий труд для двух женщин, иногда ночующих при костре у плотины ради двух-трех десятков некрупных рыбок. Особое огорчение – рваные сети после набегов выдры. Их приходится вынимать и латать. А вода-то при снеге уже ледяная. У Агафьи от копания в земле и от холода руки в трещинах, да и стояние в воде в резиновых сапогах прибавляет болезней. Но рыба – единственный после яиц и гороха белковый продукт в здешней пище, и ловля рыбы по осени – святое дело для женщин.
Хозяин в здешней тайге медведь. Лыковы всегда медведей боялись. С одним, агрессивным, вели опасное безоружное противоборство. Избавились от медведя, когда с помощью геологов поставили на тропе его самострел.
К нынешнему обиталищу людей медведи постоянно приходят. Их привлекает запах жилья, блеянье коз и кудахтанье кур. Один пробовал раскопать погребение Карпа Осиповича Лыкова (в 1987 году). Медведи, правда, остерегаются подходить близко. Агафья по периметру «усадьбы» развешивает тряпки, полагая, что звери боятся красного цвета, но старые ведра на кольях, по которым стучат камнями, возможно, средство самое верное напугать таежного гостя. Случай, пережитый Надеждой минувшим летом, заставляет к медведям относиться серьезно.
Надежда, стоя в воде, выбирала рыбу из сети. Разогнувшись, она увидела зверя, стоявшего от нее в десятке шагов. «Назад было пятиться некуда – вода! А на берегу – он. Уронив сеть, я закричала не своим голосом. И медведь убежал. Что было у него на уме – не знаю. Возможно, он лишь случайно, не видя меня за кустами, вышел к реке. Но теперь хожу я с ружьем, а больше полагаюсь на громыхание камня в ведерке, которое постоянно ношу с собой».
Медвежьи следы на сером песке у речки показали и нам. Что привлекает зверя сюда – неясно. Ерофей уверен, что это медведица, потерявшая тут малышей (весной ее видели с медвежатами), и она никак не может забыть потери – вертится в этих местах. Может, и так. Но медведи и ранее появлялись в огороде и на реке. Собаки, учуяв зверя, постоянно оповещают о его приближении. Их лай, возможно, вернее всего тормозит любопытство медведей.
Собак две. Одна – добрая, готовая валяться перед всеми, подняв кверху лапы, – Тюбик. Другая – строгая, сидящая на цепи Ветка, которой медведей по природе полагается не бояться. И она не трусит, если их чует.
Еще в домашнем хозяйстве живут тут кошки. Их четыре, считая нелюдимого, с мордой разбойника, кота без имени. Своего соперника он изгнал из «усадьбы» и единоличен в своем гареме. Изгнанник одичал и летом, похоже, в тайге благоденствовал, лишь изредка попадаясь кому-нибудь на глаза. Что будет делать изгнанник с приходом зимы – неясно.
Всеобщий любимец тут – серый с темной мордой котенок, названный, явно с подачи шаловливого Ерофея, Черномырдиным. Агафья вполне понимает смысл этой шутки и, если не занята, посмеивается, не отпускает любимца с рук. Маленький Черномырдин уже сделал заявку на право считаться охотником. При мне на печи у Агафьи прищучил мышь и, вполне понимая, что добыча принадлежит ему и только ему, шмыгнул в дверь, для него приоткрытую.
Избыток мышей Агафья надумала утилизировать, посоветовавшись потихоньку со мной. Топором она измельчила три тушки и кинула курам. Драка за мясо показала, сколь не хватает
