Рассказчик. Воспоминания барабанщика Nirvana и фронтмена Foo Fighters - Дэйв Грол
Моя работа здесь была выполнена.
Ночь продолжилась музыкой, напитками и весельем. Это было тоже своего рода воссоединением: Пол и Бен вспоминали о времени, когда много лет назад Пол был в Новом Орлеане, и о его дружбе с покойным отцом Бена, что, несомненно, так много значило для Бена. В какой-то момент Пол схватил трубу и начал играть «When the Saints Go Marching In», и, конечно же, все присоединились и начали подыгрывать. Пол повернулся к Бену и сказал: «Моим первым инструментом была труба! Потом мама купила мне гитару, и… Дальше вы и сами знаете…»
Да. Мы все, конечно, знали, что было дальше.
Мы веселились до рассвета, и, как бы мы ни хотели, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась, пришло время вернуться в реальность, место, которое казалось таким далеким после такого волшебного вечера. Я БЫЛ ИСТОЩЕН — НЕ ФИЗИЧЕСКИ, НО МОЯ ДУША ТОЛЬКО ЧТО ПРОБЕЖАЛА ТРИАТЛОН ИЗ ЭМОЦИЙ, НОСТАЛЬГИИ И НЕУГАСИМОЙ ЛЮБВИ К МУЗЫКЕ. Трудно выразить словами мою веру в музыку. Для меня это бог. Божественная тайна, в силу которой я всегда буду безоговорочно верить. И именно такие моменты укрепляют мою веру.
Так что, если вы когда-нибудь услышите, как по улице идет оркестр, каждой нотой излучая радость и любовь, не оставайтесь простыми слушателями; присоединяйтесь к процессии. Вы никогда не знаете, куда это может вас привести.
И опять: вдохновлен
«Извините, вы Дэйв Грол?»
Стоя на тротуаре возле терминала вылета аэропорта Лос-Анджелеса в ожидании посадки на рейс в Сиэтл, я глубоко затянулся сигаретой и кивнул: «Ага». Молодой человек улыбнулся и сказал: «Я читал в интервью, что единственный человек, с которым вы реально хотели бы когда-нибудь встретиться, — это Литл Ричард. Это правда?»
«Именно так, — ответил я. — С него все началось».
«Ну, это мой отец», — сказал он.
Я отпрыгнул назад, тут же бросил сигарету на землю и энергично пожал мужчине руку, польщенный и пораженный встречей с сыном великого пионера рок-н-ролла.
«Хотите с ним встретиться? Он здесь рядом, в машине…»
Я едва мог говорить. Это был момент, которого я ждал всю жизнь. Из всех людей на всем белом свете, которых я уже встречал или еще встречу, для меня никогда не было никого более важного, чем Литл Ричард. Без Литл Ричарда не было бы рок-н-ролла. А без рок-н-ролла не было бы и меня.
Мы прошли несколько шагов к лимузину, припаркованному рядом с нами, и молодой человек постучал по тонированному стеклу. Оно опустилось всего на несколько дюймов, и он наклонился, тихо что-то шепча человеку в машине. Внезапно окно начало опускаться… и вот он, во всей красе! Волосы, улыбка, подводка на глазах… и голос, который кричал: «Да благословит тебя бог, Дэвид! Так приятно познакомиться!» Я совершенно потерял дар речи. Я стоял там, как полный идиот, а он спрашивал, музыкант ли я, как называется моя группа, откуда я, и все это время подписывал черно-белую фотографию размером с открытку, написав: «Дэвиду. Бог тебя бережет». Мы пожали друг другу руки, окно поднялось, и моя жизнь теперь стала полной.
Я не могу переоценить важность этих моментов для меня. Я иду по этой сумасшедшей жизни музыканта, как маленький мальчик по музею, окруженный экспонатами, которые изучал всю жизнь. И когда я наконец сталкиваюсь лицом к лицу с кем-то, кто вдохновлял меня на этом пути, я благодарен. И ничего я не воспринимаю как должное. Я твердо верю в гуманизм музыки и именно его ценю больше, чем любой другой аспект того, чем занимаюсь. Когда одномерное изображение становится трехмерным живым человеком, это наполняет сердце уверенностью в том, что даже наши самые далекие кумиры — из плоти и крови. Я верю, что люди вдохновляются людьми. Вот почему я чувствую такую потребность общаться с поклонниками, когда они обращаются ко мне. Ведь я и сам фанат.
Когда мне было семь, мой старший двоюродный брат — большой любитель травки — дал мне послушать свой экземпляр великого альбома группы Rush, 2112, и я взял его с собой домой в Вирджинию после наших ежегодных каникул в Чикаго. На тот момент я в основном слушал свои пластинки The Beatles и Kiss, поэтому прог-роковая эстетика и мастерство Rush были для моих девственных ушей совершенно новым миром. Я был заинтригован. Но больше всего в этом альбоме мне запомнились барабаны. Я впервые услышал их в авангарде песни, и они были такими же лиричными и мелодичными, как вокал или гитара. Хотя я не мог играть, как Нил Пирт, я мог ЧУВСТВОВАТЬ его игру.
Десятилетия спустя нас с Тейлором Хокинсом попросили исполнить первый трек на альбоме 2112, инструментал под названием «Overture» (непростая задача), в честь включения Rush в Зал славы рок-н-ролла. За годы я уже встречал их басиста Гедди Ли и гитариста Алекса Лайфсона — оба были совершенно простыми и ужасно веселыми ребятами, — но я никогда не встречал самого мастера, Нила Пирта. Нил был чуть более неуловим, что вполне объяснимо, учитывая, что он один из величайших барабанщиков всех времен (не только в роке). Когда мы с Тейлором пришли на репетицию за день до церемонии, нас встретили Гедди и Алекс, но Нила нигде не было видно. И вдруг он появился и представился своим низким баритоном: «Привет, Дэйв, я Нил». Все, о чем я мог думать, — это: «Он назвал меня по имени. Он сказал МОЕ имя». Я нервно поздоровался, а он спросил: «Хочешь кофе?» «Конечно!» — сказал я, и мы подошли к обеденному столу, где он, Нил Пирт, барабанщик Rush, человек, благодаря которому я услышал барабаны совершенно по-новому в
