Любовь Виноградова - Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной
Литвяк снова была в своем полку уже через неделю. Заезжала ли она куда-то по пути назад? Командир 586-го полка Гриднев в своих написанных в конце жизни воспоминаниях заявил, что Литвяк внезапно появилась в женском полку. Как пишет Гриднев, ее откомандировали обратно в 586-й полк, и она приехала требовать, чтобы Гриднев отпустил ее назад к Баранову, где летал ее жених. Держалась она очень смело, разговаривала с Гридневым фамильярно, однако и он понимал, что имеет дело не с рядовым летчиком: Литвяк уже стала знаменитостью. Гриднев сказал, что ничем помочь не может, отменить приказ может только командование ПВО, и Литвяк, которой море было по колено, отправилась в Москву добиваться отмены приказа у командования ПВО. И добилась, потому что в женском полку ее больше не видели.[460]
Утверждение Гриднева ветераны полка не подтверждают; его воспоминания вообще им не понравились, они требовали сжечь рукопись.[461] К сожалению, видимо, уже никогда не будет известно точно, насколько правдивы эти, часто сенсационные, воспоминания. Ветеранов 586-го полка почти не осталось, и говорить о своем пребывании на фронте они не хотят — как будто скрывают что-то. Однако, если помнить о том, какое количество мифов и откровенной лжи развелось вокруг имени Лили Литвяк, может оказаться и так, что версия Гриднева единственно правдивая и в Москву Лиля приезжала вовсе не в отпуск, а обивать пороги и просить командование вернуть ее к Леше. Возможно, что по той же причине, добиваясь разрешения остаться у Баранова, так долго пробыла в Москве и Катя. Но почему тогда в полк к Гридневу Литвяк приехала одна?
Других летчиц, улетевших из 586-го полка под Сталинград и отказавшихся вернуться, — Клаву Блинову и Тоню Лебедеву, а затем еще Машу Кузнецову и Аню Демченко, которая неизвестно как оказалась с Кузнецовой вместе, — действительно пытались вернуть к Гридневу. Блиновой и Лебедевой помогло знакомство с Василием Сталиным, а Кузнецова и Демченко самовольно остались в каком-то мужском полку: уговорили летчики, среди них будущий муж Маши Жукоцкий, которые уверяли, что ничего за ослушание не будет. Авиационный генерал Иван Пунтус как-то подзадорил их, заметив, что они правы в своем желании быть ближе к передовой. Наслушавшись уговоров, Маша и Аня тянули до тех пор, пока генерал Осипенко не приказал их наказать. В землянку даже начал ходить следователь — скорее всего, особист, которого они в конце концов выкурили, докрасна раскалив печь и устроив страшную духоту. Вскоре их вызвали в Москву. Когда они, обливаясь потом в своей еще зимней летной форме — сменить было негде, так как они ни к какому полку не были приписаны, — нашли штаб ПВО, генерал Осипенко осыпал их таким градом ругательств, что даже Аня Демченко, которая никогда не лезла за словом в карман, притихла.[462] Помог сам командующий войсками ПВО генерал Громадин. «Дай им самолеты, и пусть летят», — велел он Осипенко. Девушек переодели в шинели и отправили в дом отдыха под Москвой. Маше удалось выпросить день в Москве, познакомить Аню со своими родными. На следующий день их вызвали и сказали, что они должны быть на приеме в монгольском посольстве: монгольские женщины собрали деньги на самолеты, и эти самолеты решили передать им. Еще вчера Осипенко ругал их на чем свет стоит и грозил арестовать. Теперь они стали главными гостями дипломатического банкета, в их честь устроили митинг на аэродроме, когда передавали новые, только что с завода, Яки с надписью на борту: «От женщин Монголии — фронту!» На этих самолетах они улетели — все-таки обратно в женский полк, в Воронеж.
Маша Кузнецова успешно летала до конца войны, но воздушных побед больше не имела: полк остался в системе ПВО, в тылу, и сбитые были большой редкостью. Обладая большим чувством юмора, Маша, рассказывая впоследствии о своем пребывании в женском полку, любила вспоминать один смешной эпизод в Киеве, который, однако, мог плохо закончиться.
Как-то зайдя на аэродроме в туалет — деревянный домик с двумя отделениями, стоявший недалеко от командного пункта полка, — Маша повесила на гвоздик ремень с кобурой. В соседнем отсеке была Ольга Ямщикова, после войны ставшая самой знаменитой летчицей-испытателем в СССР. Машин тяжелый меховой комбинезон зацепился за гвоздь-вешалку, пистолет упал, прогремел выстрел. Ямщикова застонала за перегородкой. Маша бросилась к ней и нашла ее на полу. Еле слышным голосом Ольга шептала: «Мы подорвались на мине».
Прибежали люди с командного пункта, в первых рядах — полковая особист капитан Кац. Машу она долго допрашивала, пыталась обвинить в том, что она преднамеренно стреляла в командира эскадрильи Ямщикову. Рана, правда, оказалась пустяковая, в ягодицу. Машу наказали нестрого: пять суток домашнего ареста с денежным вычетом, но вычли по ошибке с другой Маши Кузнецовой — их было в полку две — Мария Михайловна и Мария Сергеевна, «Эм Эм» и «Эм Эс». Весь полк над Машей потешался. Ямщикова просила командира корпуса отменить приказ, но он остался в силе.
Глава 22
В чем ошибка Вари?
«Ночные ведьмы» снова горевали по погибшим подругам, очередной трагической, обидной, небоевой потере.
Когда Рая Аронова впервые, через несколько дней после своего ранения, встала на ноги, она сразу пошла в палату, где в тяжелейшем состоянии, вся переломанная, лежала штурман эскадрильи Хиваз Доспанова, или Катя, как ее звали в полку, миловидная маленькая казашка.
У Кати были переломы обеих ног, сотрясение мозга и серьезные повреждения внутренних органов, она выжила чудом. Немного оправившись, она рассказала Рае, что произошло.
Над их аэродромом часто стали ходить по ночам немецкие самолеты, и Бершанская приказала свести световые сигналы до минимума, запретив даже пользоваться аэронавигационными огнями — крайняя мера, призванная защитить полк от бомбежек (но почему не поменять аэродром?). Неудивительно, что два самолета, одновременно придя с задания, не увидели друг друга и столкнулись в воздухе. Находившиеся в одном из них летчица и штурман погибли сразу. Во втором были Катя и летчица Юля Пашкова. Катя помнила только внезапный сильный треск, после которого самолет начал падать. Очнувшись на земле под обломками, она хотела позвать на помощь, но только застонала. Ей удалось вытащить из кобуры пистолет, но она не успела выстрелить и позвать на помощь: потеряла сознание. Выстрелить удалось Юле Пашковой, тоже полуживой, истекающей кровью. Юля умерла на операционном столе. Катю тоже посчитали мертвой и положили в мертвецкую рядом с подругой. Потом случайно заметили, что она не покрывается мертвенной бледностью, занялись ею и спасли.[463]
Галя Докутович записала: «Вчера похоронили Юлю Пашкову, двадцатилетнюю веселую Юльку, певунью и танцорку, мужественного и умелого летчика. Страшно. Женя Руднева написала вчера несколько строк. Это и наши мысли. Пройдет много лет, закончится война. И на месте трех могил люди поставят красивый мраморный памятник. Это будет стройная девушка с задорно откинутой головой. Вокруг будет много чудесных цветов. И мамы скажут своим маленьким детям: “Тут похоронены летчицы”. Но никто из них не запомнит в лицо Лиду, Полину и Юльку. И дети с уважением и любопытством будут смотреть на красивую мраморную девушку и плести венки на каменных ступеньках памятника».[464]
Как красиво написала Женя!
Уже на следующий день она запишет: «Die Toten sind tot, / Und leben die Leben…» (Умершие — мертвы, живые — живут), и дальше о том, как они с подружкой пекли блины. Они горевали по погибшим, оплакивали их, но жизнь, стремительная фронтовая жизнь, тут же уносила их дальше. «Да, мы ожесточились за это время», — писала Женя своему профессору астрономии, рассказывая о том, как они бьют застрявших в распутице немцев. «Самая лучшая награда для меня — это увидеть сильный взрыв с черным дымом… Такого врага нужно только уничтожать».[465] И, оплакав погибших подруг, нужно было продолжать жить и бороться.
«Ночные ведьмы» клевали укрепившихся на Кубани немцев по ночам, их подруги, летавшие на Пе–2, бомбили днем, уже под прицельным огнем немецких зениток. Только там, на Северо-Кавказском фронте, на «Голубой линии», они попали в настоящее пекло — ведь под Сталинградом они оказались уже к концу битвы и вышли из этих боев без серьезных потерь, лишь с пробоинами в самолетах и царапинами у экипажей. Какие бои ждут их дальше, они даже не представляли. К счастью, им попался командир, который смог подготовить полк и к таким испытаниям.
Майор Валентин Марков прибыл в полк после сталинградских боев. Летчики считали, что командовать полком вполне сможет Женя Тимофеева, но командование сочло, что полку нужен кадровый военный командир. Так как женщины, способной командовать полком Пе–2, не нашлось, прислали стройного шатена с украшенной орденами грудью. Ни женский полк, ни Марков от этого назначения не были в восторге.[466]
