Любовь Виноградова - Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной
У летчиков Баранова не осталось ни капли первоначального недоверия к девушкам, особенно к Литвяк, которую считали «хорошим средним летчиком».[449] В марте ее имя часто мелькает в документах полка — теперь уже 73-го гвардейского, так стал называться 296-й полк, получив гвардейское звание.
7 марта Литвяк «произвела вынужденную посадку на аэродром Сельмаш (на самом деле — Ростсельмаш), причина, как написал замполит, «выяснялась». До того как причина выяснилась (действительно имела место поломка), парни успели отпустить немало шуток: считалось, а может быть, так оно и было, что Лиля не сильна в технике. Еще помнили выговор, полученный ею от инженера полка, когда она пришла на аэродром на последних каплях бензина, не сделав поправок на скорость и направление ветра. «Эх ты, девка, — ругался инженер, — у тебя палка крутится, и ладно!»[450] Но очень скоро Лиля в который раз доказала, что смеяться можно над кем угодно, только не над ней. В конце марта статьи о ней вышли сразу в нескольких газетах.
«В течение 22, 23 и 24 марта полк производил вылеты по прикрытию города Ростова, — писал в очередном отчете политотделу армии майор Крайнов. — В момент налета неприятельских бомбардировщиков на гор. Ростов вели воздушный бой, в результате сбито 2 самолета противника типа Ю–87 и 1 Ю–88, подбит один Ме–109. В воздушном бою отличились: член ВКП(б) лейтенант Каминский (сбил 1 Ю–88, который упал в районе Городище), старший сержант Борисенко сбил 1 самолет противника Ю–87, комсомолец мл. лейтенант Литвяк сбила 1 Ю–87, член ВКП(б) герой Советского Союза капитан Мартынов подбил 1 самолет типа Ме–109». Дальше — снова о Литвяк. «Проявляя мужество, младший лейтенант Литвяк раненая произвела благополучную посадку на своем аэродроме, самолет ее подбит в воздушном бою и подлежит ремонту».
В более полном месячном докладе Крайнов отмечал, что «22-го марта комсомолка мл. лейтенант Литвяк смело вступила в бой с группой бомбардировщиков противника Ю–88, в воздушном бою была ранена, но, несмотря на боль, продолжала героически сражаться с противником и с короткой дистанции сбила Ю–88, вышла из боя только тогда, когда была пробита воздушная система. Так могут сражаться только дочери русского народа», — пафосно заканчивал Крайнов свой доклад о Лиле Литвяк.
Лиля становилась знаменитостью. О ней писала «Комсомольская правда». О ней написали в «Сталинском соколе» братья Тур — известные авторы пьес, в войну ушедшие на фронт корреспондентами. Конечно, они не могли в статье, озаглавленной «Девушка-мститель», не описать Лилю. «Лиле Литвяк — двадцать лет. Прекрасная весна девической жизни! Хрупкая фигура, золотые волосы, нежные, как самое ее имя Лиля». В статье рассказано и о том, как Лиля в третьем боевом вылете под Сталинградом сбила немецкого пилота, «награжденного тремя немецкими крестами», и о том, что она сейчас «слывет одним из отличных летчиков фронта», и о том, как, раненная, она спасла свой подбитый самолет. Отметив, что эта девушка чужда аффектации, авторы процитировали ее слова: «Когда я вижу самолет с крестами и свастикой на руле поворота, я испытываю только одно чувство — чувство ненависти. И мне кажется, что это чувство делает тверже мои руки, лежащие на гашетках пулеметов».
Статья сразу пошла в номер, и через день или два после того, как раненую Лилю привезли в ростовскую больницу, весь город уже знал о ней и ее подвиге. Лилю Литвяк навестили не только Катя, девушки-техники и ребята-летчики; в больницу приходили жители Ростова. О ней написала и городская, и областная газеты. Люди шли потоком, несли подарки и конфеты — несмотря на то, что у большинства после оккупации ничего не осталось.[451] Лиля, впрочем, в больнице не задержалась, через несколько дней уже вернулась в полк — с кучей подарков, счастливая, гордая, сильно прихрамывая: рана была несерьезная, в мягкие ткани бедра, но все равно давала о себе знать.
Ей бы нужно было остаться в больнице подольше, но она не захотела, и тогда «Батя» — а может быть, и сам Сиднев — предложил ей что-то, от чего она отказаться не могла никак: отпуск в Москве. Да еще с Катей Будановой, которой поручили сопровождать подругу.
Устроили проводы: «выпили и закусили мочеными яблоками, которые откуда-то привез Баранов», пели песни.[452]
Брату Лили Юре было пятнадцать лет, и приезд любимой сестры с фронта он очень хорошо запомнил. На следующий день после приезда Лиля, наговорившись с мамой, уже куда-то убежала, вернулась с двумя подружками. Потом «прибежала Катя Буданова», тоже успев побыть с сестрой и племянницей и накормить их привезенными продуктами. В комнате, где жила лилина семья, в тот день было шумно и весело, девушки крутили патефон, громко звучала «Риорита». Анна Васильевна штопала лилино белье и чинила форму.[453]
Лиля появилась дома в военном, но с собой, как вспоминал брат Юра, у нее было в рюкзаке «платье с чем-то зеленым». Из чего это платье было сшито, Юра не знал, а мы знаем. «…А ведь правда, что наши девчата были самые красивые в Восьмой армии!» — вспоминали летчики 73-го гвардейского полка. «Помнишь, как в Ростове мы доставали им немецкие паутинки-чулки? Они у нас сами обшивались, чтоб вам было понятно: из немецких парашютов шили замечательно красивые платья — шелк под рогожку! А отделку делали так: брали немецкие эрлиховские снаряды от зениток, а порох в них был в зеленых мешочках, сделанных из вискозы… Вот они порох к чертовой матери высыпали, а вискозой отделывали платья — глаз не оторвешь!»[454] Такое платье вспоминала и официантка из БАО, хорошо запомнившая Лилю. В Ростове, как известно, было захвачено такое количество немецких авиационных боеприпасов, что в такие платья можно было одеть всех девушек 8-й воздушной. А шила Лиля лучше всех.
Но в холодной Москве конца марта, где и в квартирах было не теплее, чем на улице, в таком платье не очень-то уютно. Пока сохла постиранная форма, Лиля с матерью в четыре руки быстро-быстро сшили костюм из отреза, который то ли сохранился дома, то ли был привезен Лилей с собой. Костюм этот Анна Васильевна сберегла, и теперь, выцветший, он лежит под стеклом в школьном музее в Красном Луче, недалеко от места лилиной гибели.[455]
«Комсомольская правда», давно следившая за девушками-летчицами, устроила в их честь вечер. После этого Лиля пробыла дома совсем недолго, торопилась в свой полк, к товарищам, к Алеше. Маме про свои близкие отношения с Соломатиным она ничего не сказала, стеснялась. Даже в своих письмах домой она называла эти отношения «дружбой».[456]
Катя Буданова в Москве задержалась, скорее всего из-за комсомольской работы. «Где же Катька?» — недоумевала Лиля в письмах:[457] подруги не хватало. Но Катя вернулась только в конце июня. В Москве у нее было много встреч, в том числе с поэтом Самуилом Маршаком, которого она знала и раньше (после катиной гибели Маршак написал «Песню о Кате Будановой», которую положили на музыку). В июне Катя выступила на авиационном заводе, где работала до войны. В ее речи были такие слова: «Стать опытным бойцом или командиром под силу каждой женщине, в ком бьется сердце патриотки, кто любит свою Родину, свой народ, свою родную Советскую власть больше и крепче всего на свете». Речь — такая же, как сотни тысяч других речей того времени, как будто написанная частично не самой Катей либо отредактированная кем-то еще, но были в этой речи и слова, пришедшие прямо от катиного сердца — ответ на вопрос о том, страшно ли в бою. «В бою, девушки, совсем не страшно. А вот после боя, когда сядешь на землю, закроешь глаза и представишь себе, что было, тогда вот и охватит страх, и в дрожь, и в жар бросает».[458]
Пока Литвяк и Буданова были в отъезде, Валя Краснощекова и Фаина Плешивцева сживались с новым для себя женским коллективом: в 296-м полку было еще несколько девушек-вооруженцев. Как-то ночью в домик, в котором их поселили в Ростове, нагрянул пьяный «Батя» Баранов, которому захотелось пошутить. Он подходил к постели каждой девушки, сдергивал с нее одеяло и поливал водой из принесенного с собой чайника. Девушки подняли визг. Не растерялась только Фаина Плешивцева. Она встала с постели, где спала рядом с Валей, босыми ногами прошлепала к ведру с водой, зачерпнула кружкой воды и вылила ее «Бате» на голову. «Батя», тут же протрезвев, удалился и после этого относился к Фаине и Вале весьма сдержанно — других, когда был выпивши, мог и за задницу ущипнуть. Но Валя уже разобралась, какой он на самом деле хороший человек и какой летчик, а слабости есть у всех. И выпить человеку, который постоянно живет в таком напряжении, тоже иногда надо.[459]
Литвяк снова была в своем полку уже через неделю. Заезжала ли она куда-то по пути назад? Командир 586-го полка Гриднев в своих написанных в конце жизни воспоминаниях заявил, что Литвяк внезапно появилась в женском полку. Как пишет Гриднев, ее откомандировали обратно в 586-й полк, и она приехала требовать, чтобы Гриднев отпустил ее назад к Баранову, где летал ее жених. Держалась она очень смело, разговаривала с Гридневым фамильярно, однако и он понимал, что имеет дело не с рядовым летчиком: Литвяк уже стала знаменитостью. Гриднев сказал, что ничем помочь не может, отменить приказ может только командование ПВО, и Литвяк, которой море было по колено, отправилась в Москву добиваться отмены приказа у командования ПВО. И добилась, потому что в женском полку ее больше не видели.[460]
