Евгения Федорова - На островах ГУЛАГа. Воспоминания заключенной
Позже, когда у меня с мамой наладилась переписка, мы с ней писали в колхоз, просили сообщить адрес больницы — ответа никакого. Мама послала немного денег — вернулись с пометкой «адресат выбыл».
Так ушел из моей жизни самый хороший, талантливый и трогательный человек, с которым свела меня судьба.
За долгую свою жизнь приобрела я и других близких друзей и схоронила уже многих, но такого бескорыстного, деликатного, преданного больше никогда в жизни не встретила…
VII. Ах ты, сударь наш, дудар…
После отъезда Федора Васильевича мы поставили еще пару спектаклей — «Чужой ребенок» и «Сердца четырех». Кремлев не бросил сцены и добросовестно работал с нами, но все как-то потускнело, посерело, не было прежнего вдохновения, прежней увлеченности… И даже спектакли стали приниматься хуже — уже не было таких оваций, к которым мы привыкли. И скучно было, и тоскливо, и время тянулось нескончаемыми неделями, от бани до бани.
Баня в лагере — не только полезное, но и приятное, деятельное событие. Генеральная уборка барака под руководством дневальной, с вытряской на морозце одеял и матрасов — вся эта «некаждодневная» работа уже как-то возбуждает, подстегивает. А сама баня — какое удовольствие!.. Даже когда тебе на все про все полагается две шайки горячей воды и кусочек коричневого, с голубыми прожилками, хозяйственного мыла. А кроме всего, баня помогает вести отсчет времени, ведь всего 52 бани — и год долой!
Но тут-то и случилось со мной трагикомическое происшествие, которое сначала даже развлекло меня, хотя и обернулось не весьма приятными последствиями.
На «Швейпроме» ждали какое-то высокое начальство. Во все лагеря оно наезжает время от времени — так же, как на воле в свои вотчины выезжает обкомовское начальство.
Приходит Володька — начальник нашего раскройного — и говорит:
— Ну, придется тебе на пару деньков запрячься в работу! Дудар пожелал, чтобы у него в кабинете висели схемы всех конвейеров, с указанием операций и отведенного на них времени.
— Ого! — восклицаю я.
— Вот именно «ого»! — повторяет Володька. — Все должно быть готово к послезавтрому. Сейчас принесу тебе картон, а ты валяй в плановый — бери у них списки операций и время, да поживей — одна нога здесь, другая там!
Легко сказать! На фабрике шесть цехов, не считая закройного и инвалидного. В каждом примерно по восемь конвейеров, и почти на всех идет разная продукция. И надо не только вычертить схему прямоугольничками, изображающими моторы в рамках каждого конвейера, но еще и писанины уйма.
Но приказ есть приказ, обсуждению не подлежит, как и на войне!
Взяла я в плановом все данные, засела за работу на весь день и на всю ночь. Обедом и ужином Володя с Эммой кормили. И во вторую ночь только чуточку прикорнула тут же в нашем «кабинете». К указанному сроку — через два дня — дело подвигалось к концу.
Незадолго до конца смены распахивается дверь и вваливается наш дородный и мощный начальник лагеря с целой свитой всякого лагерного начальства помельче. Володька с порога лихо командует: «Внимание!»
Это означает: начальство идет, встать! Я, конечно, встаю. Вокруг меня на столах разложены готовые или еще подсыхающие схемы. Дудар сопит, рассматривает, видимо, доволен.
— Ну как работа? Кончаете?
— Да, скоро кончаю, гражданин начальник.
— А второй экземпляр?
Я(с удивлением): Какой второй экземпляр?
Дудар(с раздражением): Обыкновенный второй экземпляр!! Я велел — в ДВУХ ЭКЗЕМПЛЯРАХ!!!
Володька делает мне с порога отчаянные глаза, прижимает палец ко рту. Он-то хорошо знает, что лучшая тактика с начальством, если оно гневается, — молчать. Увы! Я так и не научилась этой тактике ни в лагере, ни в жизни.
— Второго экземпляра я не делала.
— Как это не делала?! — уже во всю силу легких гремит Дудар.
— Мне мой начальник про второй экземпляр ничего не говорил, да и времени… — Я хотела объяснить, что и времени на второй экземпляр все равно не хватило бы. Но… объяснять ничего уже не пришлось…
В бешенстве толстый, как бегемот, Дудар топает ногами, брызжет слюной, орет не то что на весь цех — в других корпусах, наверно, слышно!
— МОЙ начальник! Га!.. МОЙ НАЧАЛЬНИК! Я вам покажу, кто здесь начальник! Я ваш начальник! Я!!
Я пячусь назад, насколько пускает стол, а он лезет прямо на меня: «МОЙ начальник! МОЙ начальник!!»
Других слов он не находит, да и эти застревают у него в глотке, лицо багровеет, глаза выкатываются… Наконец он резко поворачивается, сметает Володьку с порога, выскакивает в дверь, грохочет сапогами по железной лестнице, продолжая по дороге орать: «Я вам покажу, КТО здесь начальник! На общие работы!!»
Перепуганная свита, молча теснясь в дверях, сыплется следом.
Последним бежит Володька, прошипев мне на ходу с ненавистью: «Дуррра!»
Ах, как он был прав! Конечно, никакого второго экземпляра я сделать и не могла бы — только-только кончила первый, как понаехали «высокие гости». Но, промолчи я или ответь Дудару: «Делаю!» — и все бы обошлось. На черта ему сдался второй экземпляр?!
Володя надеялся, что и так обойдется, забудется. Ну а вспомнит — так мы ему потом сделаем хоть второй, хоть третий, хоть десятый экземпляр! Пусть хоть весь свой кабинет обклеивает! Жалко нам, что ли?!
Но не прошло и двух дней, как на доске объявлений появился приказ: «Чертежницу Федорову снять на общие работы, подыскав замену».
Эти два последних слова снова вселяли надежду: где им найти замену? Всех «58-х» мы знали наперечет, и среди них не было ни одного чертежника, а среди бытовиков и уркаганов и подавно. Однако через несколько дней Дудар вызывает Володю и интересуется: найден ли заместитель Федоровой?
Володя старался как мог: и заместителя нет, и вина-то целиком его, и Федорова не только чертежница, но и лекальщица, а лекальщиков тоже нет — все как об стенку горох!
— Пусть немедленно обучит кого-нибудь из бытовиков — довольно с меня этих политзаср…! — было последнее слово Дудара.
Интересно, что буквально за неделю до этого происшествия в приказе же — а он любил по всякому поводу издавать приказы, которые неизменно вывешивались на доске у проходной — за его личной подписью была объявлена благодарность активистам клуба за постановку «Чужого ребенка», а Кремлеву и Федоровой — особо! Но, очевидно, самолюбие начальника оказалось сильнее тщеславия мецената!
Итак, у меня появилась ученица. Хорошенькая урочка Лизочка, одевавшаяся по любимой уркаганской моде под «бэби» — в мини-платьице (были такие уже в те далекие времена), с большим бантом в волосах. Почему она появилась у нас на «Швейпроме» — непонятно, вероятно, по ошибке. Возможно, вышестоящее «руководство» учетно-распределительной части (УРЧ) спутало понятия «мамок» с «малолетками» и отправило на «Швейпром», потому что у нас имелась колонна «мамок». Она нигде не работала, а просто шаталась по всему лагерю, «приписанная» к какой-то бригаде.
Оказалась она дурехой непроходимой да и не хотела ничему учиться: мечтательно смотрела в окно, когда я пыталась ей хоть что-нибудь объяснить, или на целые часы исчезала из цеха, гоняя по всему «Швейпрому».
Зато в клубе она начала играть травести — и совсем неплохо! Помню какую-то пьеску по мотивам рассказа О. Генри «Вождь краснокожих»: грабители похищают у миллионера мальчишку, который за несколько дней доводит их до одури, а отец не желает его не то что за выкуп, но и даром принять обратно. Наконец, с большим трудом уплатив крупную сумму отцу отчаянного мальчишки, бандитам удается вернуть его в родные пенаты!
Мы быстренько переделали мальчишку в девчонку, и Лизочка отлично сыграла роль, словно для нее написанную!
Память у нее была отменная — моментально запоминала текст, но даже если и несла отсебятину — от чего отучить ее было невозможно, — то остроумную и к месту. Хотя всегда было страшно, что из ее хорошенького ротика выпорхнет нецензурное словечко!
Итак, на сцене она была весела и внимательна, от природы владела хорошей дикцией и вполне заслуживала аплодисменты в свой адрес.
Однако успеху на сцене никак не сопутствовал успех в овладении рейсфедером. При первой же кляксе на кальке она швыряла рейсфедер об пол, проклиная его в «бога-душу-мать», и надолго исчезала из нашей конторки. Володька посмеивался, да и я вскоре раздражаться перестала.
«Чем дольше будешь ее учить — тем лучше для тебя же», — говорила рассудительная Эмма.
Так прошло недели три, до очередного обхода Дударом своих владений.
— Почему Федорова до сих пор в цехе? Завтра же на общие!
Володя благоразумно молчал. Завтра так завтра.
На «Швейпроме» не было ни лесоповала, ни сельского хозяйства, ни тем более рудоносных шахт — этих классических лагерных общих работ. Здесь общими работами были какие-нибудь хозяйственные дела — переборка картофеля в овощехранилище, работа в прачечной, разгрузка или погрузка вагонов с каким-нибудь материалом, распиловка дров и т. п.
