Владимир Рекшан - Ленинградское время, или Исчезающий город

Вечером возле школы крепкая ветеранская женщина наяривала на трехрядке, а несколько пожилых пар резвилось возле нее. «Нормальный сумасшедший дом, – подумалось мне. – Чувство родины не должно покидать нас!» За реализованные консервы и кипятильник я получил деньги и уже по-настоящему почувствовал почву под ногами.

На следующий день мне предстояло состязаться с сорокалетними сверстниками. Только после многокилометровых прогулок по жаре я уже толком не помню, в какую сторону бежать и какой ногой отталкиваться. Находясь на грани солнечного удара, я все-таки разглядел и запомнил Валерия Брумеля. Он для спорта все равно что Гагарин для космоса. Не было у меня в юности большего кумира. Меня даже знакомят с Брумелем, представляя как журналиста, на что он отвечает, хотя я и не просил, что на интервью у него нет свободного времени…

После «Непшстадиона», опустошенный недавней схваткой с жарой, возвращаюсь в спецприемник школы и вижу фанерную стрелку на стене. Один переводчик с финно-угорских языков обучил в Питере двум словам: «шор» и «бор». На стрелке начертано «Бор», то есть «Вино»… На родине тогда буйствовал алкогольный дефицит, и я устремился по направлению, указанному стрелкой. «Бор» находился в подвале. В прохладной тишине скучающий продавец в кожаном фартуке прямо из бочки накачал в полиэтиленовый баллон 1,5 литра мускателя за восемьдесят форинтов. 1,5 литра для меня многовато, но почти каждому человеку хочется всего и сразу.

Возле школы на парапете газона сидит и скучает Космический Прыгун.

– Добрый день, – говорю.

– Добрый день, – отвечает. – А что это у тебя такое?

– А это у меня сухой венгерский «бор» мускатель. Венгерские же «боры» по праву считаются одними из лучших в Европе.

– Что ж, я готов дать тебе интервью. Ты же просил!

– Конечно! – восклицаю я и начинаю брать интервью, в течение которого мы, пользуясь своим местонахождением, несколько раз совершаем антидефицитные демарши.

– Для меня это цирк. Шапито! Клоунада какая-та, – говорит интервьюируемый по поводу ветеранских соревнований. – Я же профессионал. Космический Прыгун! Видишь часы?

Космический Прыгун снимает часы. На оборотной стороне дарственная надпись по-английски.

– Голландская королева подарила. Нет, английская! Может, мне часами торговать? Я – пур мен. Нищий! Меня почетным гостем пригласили, а форинтов не дали. Вчера из шведской газеты подходит – можно интервью? Мое интервью двести долларов стоит.

Мы уже в пятый раз идем в «Бор», а Космический Прыгун говорит по дороге просто так, ему, я вижу, скучно со мной, но одному, похоже, еще скучней:

– Тут один три «Хольстена» взял, а после заявляет мне: «Кто ты такой?» Он – кооператор, двадцать тыщ в месяц клепает, а у меня пенсия еле-еле на хлеб. Но я-то Космический Прыгун, а он в финал на Токийской Олимпиаде не попал. Он мне все про купленное пиво, а я ему говорю: «Тебя в Москве на кол посадят, бензином обольют и подожгут рэкетиры, а меня в Америку зовут лекции читать. Лекция – пять тысяч долларов».

– Какой гад! – кричу и плачу. – Как он смел так Космическому Прыгуну!

– Они мне все завидовали. Всегда. Даже Тер-Ованесян. Всегда мечтали, что б плохо. Кому они теперь нужны? Мне на приеме вчера: «Вы и в Финляндии будете почетным гостем». И футболки дали. Три штуки.

После мы в общаге поглощаем «бор». Затем Прыгун дремлет в кресле, а я ухожу прочь и, плохо соображая, таскаюсь полночи по чужому городу в поисках школы…

Сон мой крепок и обилен, на грани кошмара. В полдень я выхожу из школы. На парапете сидит Космический Прыгун и по-приятельски улыбается.

– Привет, – говорит. – Ты же вчера хотел интервью взять. Надо было мне со шведа двести долларов взять, да не взял. Но ты не швед! Это факт. Тут один дед просится поговорить. Ему капиталисты форинтов надавали на память. Все должно быть честно, вчера – ты, сегодня – я…

Дед оказался фантастический: шестидесятичетырехлетний Николай, демократ и радикал из Костромы. Он завоевал две серебряные медали в беге среди сверстников и теперь мог себе позволить.

В «Боре» нас встречали как постоянных клиентов. После второго захода я стал беспокоиться за демократа Николая. Он кричал на весь этаж общежития, размахивая стаканом:

– Мы говорим «нет» консерваторам! Мы говорим «да» рынку и частной собственности! Мы говорим «нет» административно-командной системе! В горкоме мне говорят: «Тебя, Коля, пора в сумасшедший дом». Но мы говорим: «Нет, этот номер не пройдет!» И тогда я возглавил митинг и призывал по радио…

К Космическому Прыгуну в комнату заглянул Эгидус, симпатичный журналист из Литвы.

– Мы говорим «да» свободной Литве! Мы говорим: «Нет, они не пройдут!» – орал дедушка и сжимал кулак возле уха, как Бертольд Брехт.

Столько всего уникального копится в жизни, словно деньги в копилке. Затем почему-то жизнь, будто керамическую свинью с прорезью для денег на спине, шарах о стенку… Растираю пальцы и думаю, как хорошо планировать будущее на семьдесят, восемьдесят и более лет. В Венгрии я на бегающе-прыгающих дедов насмотрелся, захотел стать таким же и через год отправился в Турку на Чемпионат мира. Перед тем я напечатал в московском «Огоньке» веселый очерк о будапештской эпопее, не зная еще, какую культовую ненависть заработал им в среде ветеранских чиновников. Как водится, новое дело обросло разными деятелями – организаторами заграничных туров, а тут какой-то лезет со своими шутками… В Турку у меня уже денег никаких не было, и я решил посвятить себя покорению спортивных вершин. Опять мы жили в местной школе, ночуя на спортивных матах. По соседству жили еще более бедные индусы. Но они не верили. Они помнили Советский Союз времен «хинди – руси – пхай-пхай». При встрече в умывальниках, заметив в твоей руке бритву, индус протягивал руки и говорил вежливее цыгана: «Помощь! Помощь!» «Идите в жопу!» – отвечала обедневшая Россия. Часть ветеранов приплыла в Турку на корабле, и остальные, кто заплатил в России, должны были получить талоны и право кормиться на судне… Отстоял небольшую очередь и назвал фамилию. Двое мужчин и две женщины пристально уставились на меня. В остановившемся и замолкшем пространстве один из них, до неприличия лысый, со странной фамилией Чебурашкин, произнес на всякий случай, подразумевая во мне возможного ревизора, краткую речь-отчет:

– За истекший период нашей Федерацией проделана большая работа. За двенадцать месяцев истекшего года организовано более двухсот пятидесяти стартов. В них приняли участие около трех тысяч человек в возрасте сорок – пятьдесят лет, восемьсот человек в возрасте шестьдесят – семьдесят лет, триста участников в возрасте семидесяти пяти, пятьдесят в возрасте восьмидесяти, четырнадцать в возрасте до восьмидесяти пяти и один прыгун с шестом в возрасте девяносто два года. Всего в Федерации состоит шестьдесят семь процентов мужчин и тридцать три процента женщин. За отчетный период по естественным причинам из Федерации выбыло почти четыреста человек, зато вступило около тысячи…