Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

О, да! Можно бы насочинять, как били всей станицей во главе с атаманом женку Кислякову за чародейство и «произведение вреда жителям», но дела подобные уже описаны гениальным автором «Тихого Дона». Можно бы и позубоскалить над тяжбой Михея Кислякова с богаевскими казаками за побитых ими кисляковских свиней. Тяжб таких огромные тома хранились в Войсковой Канцелярии. Но не для этого прервали мы на время описание поучительной жизни неугомонного Андрея Кислякова.

В памяти соседей и грамотных потомков остались казаки XVIII века рыцарями, стерегущими границы Отечества. Да, они были рыцарями. Складывалась донская легенда о простодушных воинах-пахарях, созвучна она была рассказам из древнеримской истории.

Вспоминали современники, посмеиваясь, как в одну из многочисленных кампаний ворвались казаки в турецкий лагерь и, изголодавшись без добычи и дувана, порвали на платки женам и девкам турецкие знамена. Просты, как дети!.. Также после победы у Прейсиш-Эйлау голодные и обмороженные русские солдаты торговали на прусских базарах отбитыми французскими знаменами, усмотрев в них лишь куски шитой золотом материи. Да, было и такое.

Рядом с черкасскими горожанами, которым палец в рот не клади, встает перед нами образ казака станичного, дальней родни, чья жизнь была не менее интересна и поучительна. Впрочем, как и всякая жизнь…

Так что ж там, в Манычской? Да то же. Бои, походы, служба…

Манычские Кисляковы, самые многочисленные, пребывают в незнатности. Один выбился — Пантелей Селиванов, а по деду — Семенов, с Кривых хуторов. Был Пантелей «позднышок», поздний ребенок. За год до того, как Пантелею на службу определяться, отец его, Селиван, отчислен был за старостью и дряхлостью, а через двенадцать лет и вообще не упоминался. Упокоился.

После окончания войны и пугачевского волнения надо было дать казакам отдохнуть, и Пантелея с другими новоприборными молодыми, не дав оглядеться, сразу отправили на Кубань, за Лабу. От Моздока до Азова на 500 верст строили русские укрепленную линию (на Кубани сам Суворов наблюдал), возводили крепости на Малке, Куме, Подкумке, переселили сюда остатки волжских казаков. Кабардинцы и закубанские черкесы на силу силой отвечали. Взбунтовался весь Кавказ. Черкесы Ставрополь осадили. Били их жестоко. В конце сентября вместе с желтой листвой облетела, осыпалась «золотая молодежь» храбрых адыгов: триста князей и дворян, цвет Кабарды, порубили, покололи русские в жестоком бою. А война Кавказская еще не начиналась.

Год простоял Пантелей с полком в Крыму на оккупации, и кинули их на Дон, домой, на Манычь Белую — вновь стала река пограничной. Повалила из-за Кубани ногайская орда, затопила донские степи…

Насилу с ногайцами управились, и, успев мимоходом жениться, ушел Пантелей с полком на реку Буг, на пограничье, в кордоне стоять. Гнала волны ковыля степь, сухая и блеклая, далее к морю голубела полынью. Разглядывали казаки владения татарские:

— Ты погляди, какой ковыль! Сроду здесь скотину не гоняли…

Под сторожевой вышкой маки лепестками шевелят, как бабочки крыльями…

День в день четыре года отслужили. Только домой пришли, новая война с турками началась.

Перед войной понадобились России новые казачьи войска. Из дворян-однодворцев, из старообрядцев, из остатков малороссийских казаков, что составили потом костяк и цвет регулярной русской конницы, из рабов потемкинских создали еще одно войско, Екатеринославское, или Новодонское, подчинили Донскому, лучших старшин послали, Платова в том числе. И Пантелей Кисляков туда же попал, в полк Родионова, собою новоприборным казакам пример являть.

С одноглазым красавцем князем Потемкиным и с самим Суворовым ходил Пантелей Кисляков под Очаков. На другой год сбивал Пантелей турку под Каушанами, брал укрепления Паланги, был при сдаче крепости Аккерман, при разбитии Бендерского форштадта и сдаче самой крепости.

Измаил… Перед штурмом день Богу молились, день спешно учились, ночью — полезли. Пику ему в схватке янычары саблями расщепили, и дрался заматеревший Кисляков с турками жердиной, обломком лестницы. И опять — три дня грабеж.

После войны отстоял Пантелей три года в Молдавии на польской границе и в новоприобретенной области на границе турецкой. Народ там вроде цыган, вина много. Тут поляк стал бунтовать. С любимым Суворовым пошел Пантелей на усмирение.

Летели как на крыльях. Суворов солдатам передыху не давал, торопился на поляков нежданно навалиться. Иван Исаев, командир авангарда, впереди с казаками, как гончак, по лесам и оврагам рыскал. В начале осени наткнулись на польские разъезды, взяли пленных. Порадовались, хотели передохнуть. Где там! Прискакал Суворов, поднял всех в полночь — вперед, в набег… Кобрин… Захватили огромный монастырь, охрану перекололи… Через два дня вышли к Крупчице. Поляки стояли крепко: за болотом, спиной к монастырю, по бокам — бугры, лесом прикрытые. Русские поперли в лоб через болото, конница и казаки стали обскакивать, пугать поляков с обоих флангов. Сбили, согнали в лес… Суворов уморился. Пока спал, над ним из отбитых знамен и штандартов шатер возвели.

Ночью, при луне, перешли под Брестом Буг, обошли поляков. Поляки, на треть разбавленные мужиками-косинерами[103], стали уходить, прикрылись конницей. Сбили[104] казаки ту конницу, летали на польские батареи, всю артиллерию забрали, и корпус Сераковского рассеяли.

В Бресте стояли месяц, ждали, пока другие войска поляков в литовских болотах выловят. В октябре рванули на Варшаву.

Под Кобылкой Исаев с полуторатысячным отрядом налетел на пять тысяч поляков. Задрались, перемешались, отскочили, снова кинулись. Сам Суворов прискакал на поле боя и что есть мочи подгонял русскую регулярную кавалерию на помощь казакам. Сбили, окружили, рассеяли… Представил Исаев Суворову казаков, которые в конном строю на польские окопы ходили. Среди представленных — Пантелей Кисляков. За подвиг этот возвели Пантелея в хорунжие. С Суворовым не пропадешь!

Прагу штурмовали. Жестоко резались. Город развалили, а добычи никакой. Кони под поляками мореные, сбывали их жидам по два рубля за голову.

Из Польши через Малороссию шли с песнями. Хохлы, к полякам ненавистные, на донских казаков заглядывались, восхищались. Едет казак-казачок мимо лавки, нацепил на пику кусок мяса, на пику ж и жалуется: «Ишь ведь проклятая. Задевает…»

— О це козаки! Та и храбры ж! Та и крадучи ж!

Екатеринославцы, хлебнув казачьей жизни под донским правлением, запросились в «первобытное состояние». Войско расформировали.

К закату клонился преславный Екатерининский век…