Неслучайные встречи. Анастасия Цветаева, Набоковы, французские вечера - Юрий Ильич Гурфинкель
Посадка заканчивается. Самолет, названный в честь известного русского композитора, заполнен подобно оркестровой яме. Но кресло рядом со мной все еще пустует. В иллюминатор видно, как отъехал бензозаправщик. Место занял крытый грузовик с питанием для пассажиров, его кузов на глазах стал подниматься, расти, пока не достиг уровня самолетной двери. Оттуда на короткой конвейерной ленте поехали высокие металлические сундуки прямо в чрево нашего летательного аппарата.
Через сиденье, у прохода, в одном ряду со мной плюхнулся щуплый вертлявый человек с кипой на голове, дружелюбно помахал рукой. Место справа от меня все еще пустовало.
…А вот, вероятно, и мой опаздывающий сосед. Взмокший, потный, в серой вязаной шапочке, съехавшей набок, с пакетом из «Дьюти-фри» ломится по проходу, пыхтит, сердится, что в багажных отсеках сверху все уже заставлено вещами и некуда ему пристроить свои покупки… Татуировка очень натуральная: чернильная змейка выползает из воротника на выбритую шею. Над ней, как у молодого петушка, короткий хвостик рыжеватых волос, стянутых резинкой.
– Ё-моё, ни хера себе! Это – ты? А я тебя в окошко увидел…
Я покрутил головой и ничего не понял. Ко мне ли он обращается? Ко мне. Какое окошко? Когда увидел? Мог увидеть с улицы, где стоял бензозаправщик, после его сменила машина с сундуками еды. Но на территорию аэропорта, кроме персонала, никого не пускают…
Тем временем самолет, покачиваясь и поскрипывая суставами, неторопливо покатил по бетонным плитам. Стюардесса в проходе с непроницаемым выражением лица натянула на себя кислородную маску, затем показала, как правильно надеть спасательный жилет, если придется садиться на воду. (Неужели придется?)
Выруливаем, пристраиваемся в хвост очереди на взлет таких же раскинувших крылья машин, готовых ринуться в вечереющее небо.
Рев моторов. С нарастающей скоростью несемся по бетонной полосе.
Откинувшись в кресле, пытаюсь уловить момент отрыва. Открываю глаза и вижу, что мы уже в воздухе и, кажется, ничего не отвалилось – крылья на месте, закрылки в нужном положении, фонарик на крыле исправно мигает, а человек, который только что продирался по проходу, действительно сидит рядом со мной и вязаной шапочкой утирает мокрый от пота скошенный лоб. При этом смотрит на меня изумленно, словно пытается понять, почему я его не узнаю.
Самолет уже сделал круг, и сквозь сизую дымку облаков под нами открылся Париж в парче иллюминации. В центре, как драгоценная заколка, переливается огнями Эйфелева башня.
Ищу глазами еще какие-нибудь ориентиры, может быть, увижу Сену… Вижу, вижу ее… Пытаюсь отыскать Лувр и хрустальную пирамиду в центре его, но, кроме светящейся башни Жана Эйфеля, куда, по преданию, Мопассан забирался обедать, только бы не видеть, как он считал, ее уродства, никаких других достопримечательностей различить не могу.
Очнулся от легкого тычка в бок. Сосед раскладывал столик для подноса.
– Сейчас пожрать принесут, – деловито пояснил он. – Будешь, или я зря толкнул?
Над нами уже зависла стюардесса в темно-синем шерстяном жакете и стильном цветном шейном платке. Она, как рыба, беззвучно открывала рот. Я вытащил из ушей восковые шарики, гул моторов сразу усилился, но теперь на его фоне можно было расслышать и ее твердый голосок:
– Что для вас? – заученно, как робот, спросила с избыточной вежливостью. – Белое или красное?
– Бери белое, – прочитал я по губам попутчика, тут же сделавшего безразличное лицо.
Пока стюардесса ходила, он развернулся массивным телом вправо и стал рассматривать необычную коробку, размером с обувную, с золотистым тиснением, которую стюардесса принесла его соседу.
– А это что? – с детской непосредственностью тыкал толстым пальцем, похожим на сосиски из рекламы «Папа может», в небольшую баночку, которую сосед внимательно разглядывал и, открутив крышку, принюхивался к ее содержимому.
– Это – хумус, – сказал тот, продолжая нюхать. И подмигнул нам обоим.
– А-а, это я знаю. Такая кашка-какашка. Фу, г-гадость! Это… мы были на Паску в Иерусалиме с моей половинкой… – начал он.
Стюардесса принесла томатный сок и белое вино.
– Белое, да не то, – осуждающе покрутил мой сосед маленькую бутылочку. Ладно, на сувенир сгодится.
– А что для вас? – так же невозмутимо обратилась стюардесса теперь уже к нему.
– Хлебный квас, – пошутил сосед, довольный собой.
– Кваса нет, – строго ответила стюардесса. – Могу предложить соки: апельсиновый, томатный…
– Лучше шампусика принеси, – по-свойски подмигнул он ей. – Я знаю, у вас тут есть…
– Шампанское только для пассажиров бизнес-класса, – тем же картонным голосом, как будто копировала робота, сообщила стюардесса.
– А мы тут что, не люди? – вдруг взревел сосед. И я сразу вспомнил донесшийся из середины вагона львиный рык, когда я с японцами оказался на платформе. Тут только дошло, в какое окошко он меня увидел. И только теперь сообразил, что ему я обязан тем, что сижу сейчас в кресле самолета, а не на опустевшей платформе № 42.
Пассажиры в ближних рядах испуганно обернулись.
Стюардесса ушла и вскоре вернулась с бокалом, в котором плескалось игристое вино.
– Ему тоже принеси, – показал он на меня.
Я отказался.
– Честно скажу, уже достали… Улыбочки. Все вежливые такие, а потом ба-бах, и одни двухсотые – капец вежливости. Как там ее называют, поликкорек… тьфу! Ну, ты знаешь…
Я кивнул. Знаю такое слово. Речь, вероятно, шла о теракте, случившемся в Париже несколько лет назад как раз в эти дни из-за карикатуры на исламского пророка в популярной газете.
Пыхтя и озираясь, он достал из-под сиденья пакет «Дьюти-фри» и вытащил оттуда бутылку виски. Открутил пробку и, бросив тревожный взгляд в сторону прохода, быстро плеснул в мой картонный стаканчик с томатным соком.
Выпил. Вместо закуски смачно вытер пальцы о мелкую рыжеватую растительность вокруг рта. Его сосед справа так же одобрительно хмыкнул и закусил хумусом, зачерпнув его печеньем.
– Давай еще по одной, – сказал мой сосед и распечатал шоколадку «Аленка».
Человек с хумусом одобрительно кивнул, показал на мой стаканчик:
– Ну, как оно с томатом, ничего? Блади Мэри?
– Типа того.
– Давно из России?
– Сегодня десять дней, как уехал…
– А я с 89-го. Сколько это получается?
– Прилично, – подытожил сосед, шевеля губами и помогая пальцами «Папа может». – А чего тебя понесло туда? Вроде нормальный мужик, не пейсанутый…
– Жена захотела. Надо было лечиться. Да и дети школу заканчивали, хотели в университет
