Чтоб услыхал хоть один человек - Рюноскэ Акутагава
И последнее. Когда мы с тобой и Ясу-саном шли на станцию, мимо нас прошла женщина, и я, продолжая разговор, украдкой взглянул на неё. Ты сказала, чтобы я этого не делал. Это тоже порадовало меня.
Люди, возможно, подумают, чего, мол, он радуется таким малостям. Но это говорит лишь об их ничтожестве. Я уверен, что цена человека лучше всего познаётся на мелочах. Когда речь идёт о чем-то значительном, каждый поступает осмотрительно, и поэтому низость его выявляется не столь явственно. Когда же речь идёт о незначительном, человек не особенно задумывается над своим поведением. Другими словами, ведёт себя естественно. Тут его не спасёт никакое желание скрыть свою сущность – истинная цена человека, помимо его желания, всё равно выплывет наружу. Вот почему так называемые мелочи с точки зрения истинной цены человека на самом деле мелочами не являются. Я уже много раз наблюдал низость мужчин и женщин, проявляющуюся в мелочах. Такие люди отвратительны мне, будто от них исходит омерзительный запах. Они всегда держатся в обществе вместе.
Давай будем жить тихо и счастливо, не умничая, не зазнаваясь. Если бы только нам это удалось, какими бы мудрыми людьми были бы мы с тобой.
В последнее время часто думаю о том, что пора заводить свой дом. Но я так беден и пока не смогу обеспечить достойную жизнь.
Гуляет ветер, шумит море. Шумят сосны. Полнолуние, но небо покрыто тучами и луны не видно. На свет лампы летит мошкара. Пишу тебе, и моя тоска понемногу исчезает.
Передай привет маме, поблагодари её за письмо, которое она мне недавно прислала. Во время каникул хотел навестить вас, но был так занят, что не смог этого сделать. Извинись за меня.
Несколько дней назад пришла открытка от Яси-сана. Она написана гораздо лучше той, которую он прислал мне в прошлом году из Итиномии, я восхищён. Действительно восхищён – передай ему мои слова.
Первого числа проводились вступительные экзамены, я был в сюртуке и цилиндре. Сюртук плохо хранился, и пуговицы покрылись плесенью. Вот и все.
Рю
ПИСЬМО ЦУКАМОТО ФУМИКО
5 сентября 1917 года, Камакура
Наши письма разминулись.
Только что прочёл твоё письмо, Фуми-тян, и сразу же отвечаю. История, связанная с Нацумэ-сан, может быть истолкована ошибочно, поэтому я ни с кем о ней не говорил. Только твоему братцу я как-то рассказал об этой истории и попросил никому (разумеется, ни маме, ни тебе) не передавать сказанного. Мне было неприятно, что могут подумать, будто я хвастаюсь таким оборотом дела. Брат поступил плохо, передав тебе наш разговор. Как только встречусь с ним – обязательно отругаю. Обещания нужно держать.
Нацумэ-сан даже и не помышляет обо мне. Не помышляю о ней и я. Я дал обещание тебе, Фуми-тян, и нет никакой необходимости говорить, отказываюсь я от Нацумэ-сан или нет. Даже если бы и не обещал тебе, всё равно отказался бы.
Мне даже и во сне не привидится, что я смогу счастливо прожить жизнь не с тобой, Фуми-тян, а с каким-то другим человеком. Ты – единственная, способная дать мне силы, сделать мою жизнь счастливой. Вот почему ты так нужна мне. Если бы я должен был сражаться за тебя, как в давние времена сражались за женщину, чтобы жениться на ней, я бы вступил в бой с кем угодно. И довёл бы его до победного конца. Так ты мне дорога, Фуми-тян. Я готов без стеснения заявить это перед всеми богами. Я люблю тебя, Фуми-тян. Люби и ты меня.
Любящие могут преодолеть всё. Даже смерть бессильна перед любовью.
Не забывай, Фуми-тян, что я люблю тебя больше всех. И думай иногда обо мне. Я веду сейчас жалкую жизнь постояльца. Но как только мы сможем быть вместе, во мне, я уверен, родятся новые силы. И тогда мне ничего не будет страшно.
Только когда ты переедешь ко мне, твоей маме, должно быть, станет одиноко. Это печально. Ты, наверное, тоже так думаешь. (…)
Опять написал длиннющее письмо. На этом заканчиваю. Если будет время, напиши.
Акутагава Рюноскэ
ПИСЬМО ЦУКАМОТО ФУМИКО
13 сентября 1917 года, Камакура
Привет!
Я начинаю думать, что два моих последних письма не дошли до тебя.
Ждал твоё письмо с огромным нетерпением. И теперь очень беспокоюсь – может быть, не дошли мои письма, может быть, не дошло твоё. В ближайшее время собираюсь перебраться в Йокосуку (на этой неделе). Поэтому пока не знаю своего нового адреса, так что отправляй письма в Табату. Если захочется, напиши, пожалуйста. Не напишешь – буду тосковать. (…)
Акутагава Рюноскэ
ПИСЬМО СУГЕ ТАДАО
13 сентября 1917 года
Суга-сама!
У тебя нет никакой необходимости извиняться передо мной. Брат не знал, что Коматидзоно – гостиница. Потом решил, что я вступил в определённые отношения с горничной из Коматидзоно. (Наверное, ты тоже так считаешь. Мне остаётся только горько улыбнуться.) Однако я уладил это недоразумение. Так что тебе не о чем беспокоиться.
В будущем году я женюсь. Я не дошёл до такой низости, чтобы вступать в интимные отношения с другой девушкой. Можешь быть спокоен и на этот счёт. Лучше не отделять меня, преподавателя школы механиков, от меня – писателя. После твоего отъезда я заскучал и решил перебраться в Йокосуку. (…) Завтра переезжаю. Если в воскресенье выдастся время, приезжай ко мне.
Акутагава Рюноскэ
Р. S. Суга-сан, книга Тургенева – один из томов принадлежащего мне собрания сочинений, постарайся не потерять, очень прошу.
ПИСЬМО ОТАГУРО МОТОО
16 сентября 1917 года, Табата
Отагуро Мотоо-сама!
На днях получил Вашу книгу, очень признателен. Должен был сразу же поблагодарить, но переезжал в Йокосуку, была масса дел, и поэтому пришлось отложить до сегодняшнего дня. Полученную книгу я прочёл в тот же вечер, и у меня явились такие мысли.
Я подумал: «В балете есть содержание, характерное для балета. Разумеется, оно не может быть аналогичным содержанию в скульптуре или живописи. Поэтому настанет время, когда и в балете наверняка будет порицаться картинность или скульптурность, как порицалась живопись импрессионистов». Вы согласны со мной? Я бы ещё вот что сказал: по-моему, содержание балета (во всяком случае, то, что его выражает) – это чувство движения, даже самого незначительного. Когда смотришь
