Эммануэль Каррер - Лимонов

По эту сторону баррикад он чувствует себя на своем месте. Ему хорошо сидеть вечером возле жаровни, у которой небритые люди греют опухшие руки с черными ногтями. Хорошо ночью в бараке, где царит тяжелый запах угольной печки, сливовицы и немытых ног. Еще ребенком он грезил о таких бивуаках, о военном братстве, но судьба отказывала ему в мечте, и вот, внезапно, сделав крутой поворот, она вталкивает его в ту стихию, для которой он был создан. На войне за два часа, размышляет он, узнаешь о жизни и людях больше, чем за сорок лет мирной жизни. Вой на – это грязь, здесь не поспоришь, война – это бессмыслица, но, черт возьми! Жизнь «на гражданке» – такая же бессмыслица, потому что она скучна, тосклива и наступает на горло твоим инстинктам! Правда, которую никто не осме ливается высказать вслух, состоит в том, что война – это удовольствие, самое большое из удовольствий, в противном случае все вой ны моментально прекратились бы. Это как наркотик: попробуешь хотя бы раз и ты подсел – тебе хочется еще и еще. Разумеется, речь идет о настоящей войне, а не о «точечных ударах» и прочих мерзостях, придуманных американцами, которые хотят вмешиваться в дела других стран, не желая при этом рисковать своими драгоценными жизнями, что было бы неизбежно в реальном бою. Вкус к войне, к настоящей войне, у человека в крови, так же как и вкус к миру, и глупо пытаться заглушить этот инстинкт, постоянно талдыча: мир – это хорошо, война – это плохо. На самом деле эти две страсти – как мужчина и женщина, как инь и ян – идут рука об руку.

Войны в бывшей Югославии не велись или почти не велись регулярными войсками: воевали ополченцы, и вот здесь я хотел бы дать слово двум свидетелям, видевшим своими глазами все – от начала до конца – и написавшим об этих событиях книги. Это Жан Ролен и Жан Атцфельд. С первым я дружу, со вторым едва знаком, но оба вызывают у меня восхищение. Они – большие друзья, и их свидетельства во многом совпадают. Книга Ролена называется «На войне», книга Атцфельда – «Воздух войны».

На первых страницах своей книги Жан Ролен описывает, я цитирую, «милицейские заграждения, в отношении которых было трудно разобраться, кому они подчиняются. Война только началась, погода стояла хорошая, больших потерь ни та ни другая стороны еще не понесли, и никому пока не наскучило удовольствие носить оружие и с его помощью подчинять себе чужую волю, держать в страхе мирное население, насиловать женщин, словом, бесплатно пользоваться всеми теми вещами, которые в мирной жизни стоят очень дорого и достаются ценой долгих лет и тяжких усилий». К бандам молодых крестьян, которые развлекались тем, что, нализавшись, начинали палить в воздух, вскоре присоединились толпы футбольных фанатов, группировки мелких и крупных уголовников, реальные психопаты, солдаты удачи, русские славянофилы, явившиеся защищать православие (на стороне сербов), неонаци, ностальгирующие по временам усташей и воины джихада (влившиеся в ряды боснийских мусульман, которые скоро тоже выйдут из-за кулис). Здесь было царство военизированной субкультуры, вот как описывает эту братию Жан Ролен: «…камуфляжная форма, зеленый берет и темные очки Ray-Ban; помповые ружья, “калаши”, автоматы “Узи”, облепленные целыми гроздьями наклеек из комиксов. Повальное пьянство, внедорожники без номеров, битком набитые четниками, разукрашенными татуировками, веселыми, бородатыми и длинноволосыми, которые, возвратясь с “передовой” или после какой-нибудь операции по зачистке, вопят сами, запускают на полную катушку звуковую аппаратуру, палят почем зря – в лучшем случае в воздух, а иногда и по живым мишеням. Пронзительно визжат тормоза, на кухнях гогочут бабы, в бане ножовкой пилят ребра какому-то подозрительному типу, а на стене – крупно – такая надпись: “We want war, peace is death”»[40].

А Жан Атцфельд показывает в деле самое знаменитое сербское военное подразделение. Речь идет о «тиграх», чей командир, некто Желько Ражнатович, в прошлом известный белградский сутенер, славу военного преступника снискал под именем Аркан. Сцена, при которой Эдуард мог бы присутствовать, разворачивается на следующий день после сдачи Вуковара, на территории какого-то склада, где проис ходила перегруппировка пленных хорватов, выбитых во время последнего наступления из подвала, где они прятались. В принципе, они находятся под защитой федеральных войск, но федеральные войска любезно уступают место милиции Аркана, чтобы она произвела отбор на свой вкус. Обычно такой отбор производится на основе личных симпатий или антипатий, потому что и победители, и побежденные прекрасно друг друга знают, и совсем недавно никто из них не задавался вопросом – серб он или хорват. Они жили в одних и тех же деревнях, и их дома стояли рядом. Пленные – перепуганные, с серыми лицами – еще вчера были их соседями, работали с ними бок о бок, сидели в кафе за одним столом, а теперь они прикладами загоняют их в грузовики и собираются везти неизвестно куда.

Аркан, который руководит операцией, представляется Атцфельду кем-то вроде Рэмбо. А что касается его людей, то с одним из них он на следующий день познакомился: симпатичный, спортивный парень, которого отпустили в увольнение проведать мать, с веселым смехом рассказал, что они с товарищами делают с усташами – читай: с хорватами, – когда те попадают им в руки: «Проверка на прочность: ставишь пленного на колени и медленно перерезаешь ему шейную артерию. Если слишком нервничаешь, тебя заставят повторить; некоторые отказываются, но таких совсем мало. Впрочем, в патруле слабаков не держат. Парень признается, что в первый раз было немного стрёмно, зато потом – одно удовольствие: многие идут туда оттянуться».

Я решил привести это свидетельство прежде, чем прозвучит колокольный звон от Эдуарда, который встречался с Арканом в штабе отряда в Эрдуте, недалеко от Вуковара, и описывает его как человека «проницательного и сдержанного», гордясь тем, что тот выделил его из большой толпы журналистов. Выпив сливовицы, они выяснили, что на многие вещи смотрят одинаково. Горбачева и Ельцина следует расстрелять вместе с Туджманом и Геншером, в России надо устроить революцию, а французские интеллектуалы, которые поддерживают хорватов, безответственные люди. Эдуард спросил у Аркана, как бы тот отнесся к тому, чтобы из России к нему приехали добровольцы. «Мы скажем всем: добро пожаловать», – ответил Аркан, сделав широкий, гостеприимный жест. В этот день родилась их прекрасная дружба, и когда несколько месяцев спустя Эдуард прочел в газете Monde, что столкновение сербов и мусульман в Боснии закончилось победой отрядов Аркана, он не мог сдержать слез. Отыскал фотографию, где они с Арканом изображены с котенком рыси, амулетом его взвода, и, глядя на нее, пережил острый приступ ностальгии. «Как бы мне хотелось, брат мой Аркан, оказаться рядом с тобой! Мне не терпится снова оказаться на войне, в Балканских горах!»