Толстой и Достоевский. Братья по совести - Виталий Борисович Ремизов
Достоевский не мог не проникнуться способностью старца Амвросия (прототип старца Зосимы в «Братьях Карамазовых». — В. Р.) быстро улавливать особенности психики и общего настроя собеседника, а также умения вникать в чужую точку зрения, после чего давать оценку происходящему и пророчествовать. Жизнь монастыря, его особенности, картины внешнего и внутреннего величия, а рядом скромности и не стяжательства — все это предстало перед читателем уже в первой части «Братьев Карамазовых».
Но главным открытием для писателя стали монахи монастыря и один из добрейших и мудрых их представителей, человек с пророческим видением старец Амвросий. Все два дня писатель провел в беседах с теми, кто стал непосредственным участником событийного ряда нового романа. Первые главы его, повествующие о посещении семьей Карамазовых скита, безусловно, были отголоском реально увиденного и услышанного в монастыре Оптина пустынь.
Вл. С. Соловьев воспринял паломничество в Оптину пустынь по-своему. Художник Достоевский видел в мире реальном и «иных мирах» волю Творца, Божественное Провидение, в земном существовании человечества, действительном жизнеустройстве — волю главной движущей силы, которой является народ как носитель Божественной правды и справедливости (по сути, христианский социализм). Философ Соловьев в этот период был одержим идеей теократии (господство Церкви над государством). Со своих позиций он воспринял и рассказ Достоевского об идее и сути нового романа.
ВЛ. С. СОЛОВЬЕВ
Три речи в память Достоевского
Фрагмент из речи первой
Вл. С. Соловьев
«Если мы хотим одним словом обозначить тот общественный идеал, к которому пришел Достоевский, то это слово будет не народ, а Церковь. […] Достоевский не имел никаких богословских притязаний, а потому и мы не имеем права искать у него каких-нибудь логических определений Церкви по существу. Но, проповедуя Церковь как общественный идеал, он выражал вполне ясное и определенное требование, столь же ясное и определенное (хотя прямо противоположное), как и то требование, которое заявляется европейским социализмом. (Поэтому в своем последнем дневнике Достоевский и назвал народную веру в Церковь нашим русским социализмом. Европейские социалисты требуют насильственного низведения всех к одному чисто материальному уровню сытых и самодовольных рабочих, требуют низведения государства и общества на степень простой экономической ассоциации. «Русский социализм», о котором говорил Достоевский, напротив, возвышает всех до нравственного уровня Церкви как духовного братства, хотя и с сохранением внешнего неравенства социальных положений, требует одухотворения всего государственного и общественного строя чрез воплощение в нем истины жизни Христовой. Церковь как положительный общественный идеал должна была явиться центральной идеей нового романа или нового ряда романов, из которых написан только первый — «Братья Карамазовы»[69]. Если этот общественный идеал Достоевского прямо противуположен идеалу тех современных деятелей, которые изображены в «Бесах», то точно так же противуположны для них и пути достижения. Там путь есть насилие и убийство, здесь путь есть нравственный подвиг, и притом двойной подвиг, двойной акт нравственного самоотречения. Прежде всего требуется от личности, чтобы она отреклась от своего произвольного мнения, от своей самодельной правды во имя общей, всенародной веры и правды. Личность должна преклониться перед народной верой, но не потому, что она народная, а потому, что она истинная. А если так, то, значит, и народ во имя этой истины, в которую он верит, должен отречься и отрешиться ото всего в нем самом, что не согласуется с религиозною истиной. Обладание истиной не может составлять привилегии народа так же, как оно не может быть привилегией отдельной личности. Истина может быть только вселенскою, и от народа требуется подвиг служения этой вселенской истине, хотя бы, и даже непременно, с пожертвованием своего национального эгоизма. И народ должен оправдать себя перед вселенской правдой, и народ должен положить душу свою, если хочет спасти ее. Вселенская правда воплощается в Церкви. Окончательный идеал и цель не в народности, которая сама по себе есть только служебная сила, а в Церкви, которая есть высший предмет служения, требующий нравственного подвига не только от личности, но и от целого народа. Итак, Церковь как положительный общественный идеал, как основа и цель всех наших мыслей и дел и всенародный подвиг как прямой путь для осуществления этого идеала — вот последнее слово, до которого дошел Достоевский и которое озарило всю его деятельность пророческим светом»[70].
Оптина пустынь. Внутренний двор монастыря
Глава двадцать шестая. «КАК ДОСТОЕВСКИЙ… Я ГОТОВА ВОСКЛИКНУТЬ…»
Диалог длиною в жизнь. Лев Толстой — тетушка Александра Андреевна
Л. Н. Толстой — гр. А. А. Толстой[71]
[первый письменный отзыв Л. Толстого о Ф. Достоевском]
22 февраля 1862 г. Я. П.
Л. Н. Толстой. 1862
«Благодарствуйте за ваше письмо — писать мне некогда, а пожалуйста сделайте одно: достаньте записки из Мертвого дома (Ф. М. Достоевский, «Записки из мертвого дома». — В. Р.) и прочтите их. Это нужно. — Целую ваши руки — прощайте. — Л. Толстой. 23 Февраля» (курсив Л. Н. Толстого. — В. Р.; 60, 419).
Из письма гр. А. А. Толстой — Л. Н. Толстому
31 марта 1862 г. Петербург
А. А. Толстая
«По вашему желанию я прочитала первую часть «Записок из мертвого дома» — это страшно интересно, и я хотела бы знать, не ошиблась ли я, предположив, что вы посоветовали это чтение единственно для того, чтобы я сравнила мои собственные страдания с страданиями других, которые в тысячу раз сильнее моих. — По крайней мере, я извлекла оттуда эту мораль — гадко, нечестно думать и печалиться об своих личных неудобствах. Недавно я была в больнице для чернорабочих, и, уверяю вас, это зрелище стоит Достоевского. Надеюсь, оно запомнится надолго. — Как ничтожны и малодушны наши сетования. Сейчас я чувствую к ним отвращение, но кто скажет, не вернусь ли я к ним опять»[72]
Л. Н. Толстой — гр. А. А. Толстой
2–3? февраля 1880 г. Я. П.
«Два дня, как я получил ваше письмо, дорогой друг, и несколько раз обдумывал, лежа в постели, мой ответ вам; а теперь сам не знаю, как его напишу.
Л. Н. Толстой. 1878–1879
Главное то, что ваше исповедание веры есть исповедание веры нашей церкви. Я его знаю и не разделяю. Но не имею ни одного слова сказать против тех, которые верят так. Особенно, когда вы прибавляете
