Крутые перевалы - Семен Яковлевич Побережник
— Его нет, — и хотел захлопнуть калитку.
— А супруга Батова дома?
— А что вы, гражданин, собственно, хотите?
— Доложите, что приехал Побережник.
Пожав опять удивленно плечами, солдат проворно закрыл железную калитку и исчез. Через минуту за оградой послышался топот сапог. Опять зазвякал засов.
— Заходите, пожалуйста!
От калитки надо было пройти метров двадцать пять до дома. На крыльце заметил без пальто женщину. Она закричала еще издали, приветливо замахала рукой.
— Заходите, заходите, Семен Яковлевич! Я всё о вас знаю. Заходите, дорогой! Только что звонила Павлу Ивановичу на работу. Он скоро приедет.
Действительно, не успел я снять полушубок и вытереть с мокрых валенок грязь, как в дверях появился в полной генеральской форме военный. Смушковая папаха с красным донышком, погоны с четырьмя золотыми звездами, серая шинель с красными кантами. С трудом я узнал испанского Пабло.
Прямо в передней, где уже порядком наследил, молча мы кинулись друг другу в объятия. Троекратно расцеловались. И тут к горлу что-то подступило, сдавило, как клещами — ни откашляться, ни проглотить.
— Ну что ты, Семен! Успокойся, друг, не нужно!
По моему лицу текли слезы. Я никак не мог взять себя в руки, успокоиться. Внутри вроде прорвалась какая-то запруда...
Павел Иванович помог раздеться, обнял за плечи, и мы прошли в гостиную. Он усадил меня на диван, продолжая держать за плечи. Еще и еще раз посмотрел в мое лицо, взглянул на седину, покачал головой...
Когда мы были в Испании, я против Батова выглядел юнцом. Мне тогда было тридцать, а ему около сорока. Выглядел он значительно старше меня. А теперь, хотя я и моложе его, но по сравнению с ним почти старик: глубокие морщины, голова — вся белая.
— Ну, рассказывай, Семен, о своей жизни, о семье, где работал после Испании, на каких фронтах воевал? Когда вернулся домой? Как здоровье, словом, обо всем...
Конечно, за один раз трудно было все рассказать. Мы сидели на диване долго. Павел Иванович, не перебивая, слушал меня. Столько накопилось событий, историй, эпизодов в моей жизни за двадцать с лишним лет с тех пор, как мы расстались. Подробно расспрашивал о моей работе в колхозе, о заработках, о семье. Недоумевал, почему работаю в садовой бригаде, а не водителем машины или трактористом.
— Ведь ты же первоклассный шофер! Больше пользы можешь принести как механизатор.
— Правлению колхоза виднее. Видимо, есть какие-то соображения, что не дают мне пока никакой техники, — ответил я.
На следующий день он как депутат Верховного Совета СССР должен был уезжать на сессию в Москву. Попросил, чтобы я остался в Риге до его возвращения.
Месяц гостил я у Батова. Он обещал при первой возможности навестить меня.
Узнав, что живу в старой, еще отцовской тесной хате с родственниками, не имею собственного угла, покачал головой, сказал:
— Свою, Семен, крышу пора иметь!
— Да, неплохо было бы. Но пока это только мечта...
В слякотный февральский день вернулся домой. Долго слушали Люба и Саша мой рассказ о пребывании в гостях у старого испанского друга коронеля Пабло...
Котлован под хату
Посоветовались с женой и решили уйти от родственников. Куда? Где-нибудь пока устроимся с жильем. Угол, может, снимем и будем понемногу строить свою хату. Бутовый камень на фундамент давно заготовлен, ждет своей очереди... Может, и колхоз теперь подсобит больше.
...После садовой бригады перебросили меня на ферму. Скотником работал, потом на откорме бычков. Случалось, исполнял и обязанности кочегара. Потом, узнав, что я неплохо разбираюсь в слесарном деле, поручили ремонтировать автопоилки, локомобиль, всякую другую артельную технику.
Только к автомашине не допускали. За шофера не признавали. Впрочем, может, в этом и моя вина. Не хотел рассказывать черствому председателю, что ни одной аварии не было у меня в Испании, когда возил военного советника Пабло Фрица и других командиров интербригады. Машина постоянно была на ходу. Берег, как свой глаз, и она не подводила. Много раз благодарило меня командование Двенадцатой интербригады, что держу машину в порядке, что всегда на ходу она.
Но не счел я нужным обо всем этом говорить председателю. Чего доброго, еще подумает, что хвастаюсь, цену себе набиваю... Буду пока трудиться там, где поставили...
После долгих хлопот и хождений получил я, наконец, участок под хату. На улице Клища. Неподалеку от старой церковноприходской школы, где проучился в детстве без году неделю...
Взялся приводить участок в порядок — он был немного скособочен — выравнивать его, котлован рыть. Большие земляные работы требовались. Люба помогала, Максим Гордаш, другие односельчане. Только в сельсовете и колхозе занимали нейтральную позицию. Не предлагали помощи. По-прежнему ко мне было прохладное отношение руководства. Вероятно, как и раньше, считали нас инородным телом в селе, хотя после свадьбы у Гордаша люди немного уже знали о моей жизни за границей, об участии в гражданской войне в Испании.
Однажды рано утром шел я на работу в колхоз. По дороге поднималось несколько тяжелогруженых машин с солдатами. Они везли стройматериалы.
— Эй, гражданин, будь добр, — остановил меня старшина, высовываясь из кабины, — скажи, где тут двор Берегового?
— Берегового? Что-то не слыхал я такого.
— Погоди, сейчас скажу точно его фамилию. У меня тут в накладной записано. Ага, вот: двор Семена Яковлевича Побережника, село Клишковцы...
Я удивленно посмотрел на старшину, ничего не понимая:
— Как раз это я сам и есть. А в чем дело? Зачем он вам, ребята?
— Здорово! Как говорится, на ловца и зверь бежит, — усмехнулся старшина.
— Вы в аккурат нам и нужны! Показывайте, гражданин Побережник, куда завозить материалы. Вам все это предназначено — лес вот, кирпич, черепица, известь. По накладной. На строительство хаты. Мы из Черновицкого гарнизона посланы. Помочь...
В первый момент я так оторопел, что даже забыл, где находится мой участок, куда надо ехать. «При чем здесь Черновицкий гарнизон? Кто послал эти материалы?» Лишь придя немного в себя, начал догадываться, в чем дело. Я вспомнил фразу Павла Ивановича, когда уезжал из Риги: «Не унывай, Семен, с крышей что-нибудь придумаем»...
После возвращения из
