Василий Аксенов - «Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)

Что касается оставшихся за бортом, то здесь, конечно, неизбежны были различные несправедливости. Я, хотя и давал себе зарок не вмешиваться в предъярмарочную суету, язык обломал, говоря за Ефимова, Горенштейна, Гладилина, Алешковского[622]. Удалось отстоять только двух последних. Оставшиеся фонды теперь они используют для приглашения американских писателей и издателей. Прости меня, но о замечательном Леониде Ржевском действительно никто не заикался. Володя, Володя, ведь мы с тобой профессионалы, нам-то с вами, доктор, ясно, что пульса нет, что это графоманище почище Георгия Маркова[623].

Очень жаль, что ты и твои люди бойкотируют эту конференцию (даже угрожают ей в каком-то странном чикагском стиле), первую на американской земле встречу такого широкого диапазона, которая могла бы помочь нашему общему делу. Я, со своей стороны, приду на конференцию и сделаю все от меня зависящее, чтобы она не приобрела антимаксимовский или антисолженицыновский характер, чем, я уверен, даже и не пахнет.

Начиная это письмо, я написал, что главное для меня – это твоя интонация. Сейчас вот вспомнил, что завтра Пасха, и хочу думать, что речь идет не об интонации вообще, но об отдельных лишь нотках.

Володя, дорогой, что это значит «долг платежом красен»?[624] Я никому из вас ничего не должен, и надеюсь, Господь и в дальнейшем убережет от займов с какими-то загадочными платежами. В ваших сабельных боях с Синявским я участвовать не буду ни при каких обстоятельствах. Парижский скандал[625], плывущий сейчас через Атлантику, удручает меня, как и многих других русских литераторов, живущих здесь. То, что ты называешь «моей позицией» – это отсутствие позиции в этом или более широком скандале. Этой позиции от меня не дождутся (даже за счет внимания русской прессы к «Ожогу»), ибо ждут ее, по моему глубокому убеждению, не в Париже и не в Нью-Йорке, а в Москве, в Китай-городе и напротив[626]. А за счет отсутствия этой позиции я надеюсь сохранить свою позицию в отношении советской литературной полиции, хотя в принципе я всего лишь беллетрист.

Еще раз выражаю свое сожаление, что ты не приедешь в Лос-Анджелес, хотя бы для того, чтобы сказать то, что ты сказал в своем письме ко мне. Ведь мордобоя-то, надеюсь, не будет, и стульями друг в друга никто бросаться, кажется, не собирается. Еще больше жалею, что мы не сможем тут с тобой отправиться в облюбованный уже для этой цели приморский ресторанчик и посидеть, как в прежние времена. Может быть, летом нам удастся приехать во Францию, у нас до сих пор нет никаких документов. Я просто теряюсь, с какого бока подступиться к американской бюрократии. Спихотехника[627] здесь уже на советском уровне. Уж не придется ли просить убежища в Южной Африке?

Поздравляю тебя с Пасхой!

Христос Воскрес!

Твой В. Аксенов

Василий Аксенов – Сергею Довлатову

26 апреля 1981 г.

Дорогой Сережа!

Я вот тоже заслужил немилость батьки Емельяныча[628]. Вчера пришло истерическое письмо из Парижа[629], катит на меня за конференцию в Лос-Анджелесе: не тех пригласили, его недооценили, идем на поводу у каких-то таинственных антимаксимовских сил, и вот в ответ на эту занятую мною позицию, вот, Вася, «долг платежом красен», русская пресса хранит полное молчание по поводу «Ожога». Хоть стой, хоть падай. Во-первых, я тут при чем? Американцы собирают конференцию. Во-вторых, всю эту п-добратию со всем почтением приглашают, всех наших классиков, они все ломаются и не соглашаются, а тотемный столб[630] с элегантностью, свойственной тотемным столбам, вообще ни х-ра не отвечает, а потом оказывается «тенденциозный провокационный набор участников»[631].

Письмо написано почти в той же тональности и даже иногда экспрессии, совпадающей с письмом Марамзина[632] к Вам. Кто там кого накручивает, трудно понять, но вообще – у «виртуоза»[633] физиономия довольно коварная. Ползет большевистско-монархический туман из Парижа к нашим пасторальным берегам, где… ну в общем сами заканчивайте эту фразу.

Посылаю Вам еще один корьера-делла-серовский[634] фельетончик, а Вы бы, Сережа, все же озаботились бы присылкой печатного текста[635], а то ведь я первого-то фельетона так и не получил. Пришла большая газетная куча – «все в газете интересно, прочитаю все, хоть тресну»[636] – зачитался до одури, а «клеветона» (выражение Гладилина) так и не нашел.

Какие максимальные объемы прозы Вы можете печатать в своем приложении? У меня, надеюсь, через пару месяцев начнет появляться новая проза. Пока живем суетно. Недавно в Сиэтле закатили парти[637] в мою честь. Я спрашиваю, что тут за люди, вот этот, например, типус, который? А, это, говорит, хозяин авиакомпании «Юнайтед» и отелей «Вестерн», а вообще-то, говорят, наши гости, скинувшись, могли бы купить Советский Союз, и не покупают только потому, что полагают это плохим инвестмент.

Поздравляю Вас с Пасхой. Вчера ходили мы на заутреннюю службу и встретили там совсем уже молодых людишек (один из них просто оказался приятелем моего сына), недавно высланных из Москвы за какую-то демонстрацию у Моссовета. Все это кажется мне довольно любопытным. Кажется, Кащей Бессмертный заболел пневмонией.

Привет всем Вашим. Вэлкам ту Эл Эй![638]

Ваш В. Аксенов.

Владимир Максимов – Василию Аксенову

Середина (?) мая 1981 г.

Христос Воскрес!

Дорогой Вася!

Чтобы избежать эмоциональных перехлестов, постараюсь вновь указать тебе на очевидные факты.

1. В. Марамзин был приглашен после моих долгих настояний и лишь вместо отказавшегося Иосифа Бродского. А для супруги Синявского, к литературе отношения не имеющей, сразу нашлись и место и деньги. Без всяких напоминаний. Оскорбительность этой ситуации и заставила его отказаться от поездки.

2. В Израиле, где проживает немало хорошо известных тебе писателей (Кандель[639], Мерас[640], Милославский), наиболее достойной приглашения оказалась некая Н. Рубинштейн, известная лишь тем, что является закадычной подругой М. Синявской[641].

3. Снова хочу указать тебе на тот факт, что приглашенный выступать с докладом о Солженицыне Янов не имеет и никогда не имел никакого отношения к литературе. Он известен лишь своими претенциозными наскоками на Солженицына и уже по одной этой причине не может быть приглашенным в качестве объективного докладчика. И давай снова спросим себя: почему лишь об одном писателе «про и контра», а про иных только «про»?