Мария Барятинская - Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870–1918

Этим летом вдовствующая императрица приехала в Киев и жила во дворце. Там она провела несколько месяцев, посетив все госпитали. Как мы были горды и счастливы видеть ее в своих рядах и как велика была ее популярность!

Наконец я стала квалифицированной медсестрой и получила право носить форменную одежду. Мой госпиталь был полон, и у нас было много тяжелых случаев ранений. Часто вечерами у нас бывало по две и три операции – профессор не мог приезжать ранее, потому что днем был полностью занят. Особенно мне запомнилась одна операция – она была третьей по счету в ту ночь и очень поздней. Пациентом был молодой офицер, раненный в легкое, а также у него было сломано ребро, часть которого давила на легкое. Случай был очень тяжелый, и хирург опасался, что бедняга умрет под хлороформом, потому что дыхание у него было очень тяжелым. Когда ему делали анестезию, я следила за его пульсом. И заметила, что что-то идет не так, потому что пациент был мертвенно-бледным, и вдруг ощутила, что пульс исчезает. Я схватилась за маску и сорвала ее.

Зрелище было ужасным, и профессору потребовалось полтора часа, чтобы привести его снова в сознание с помощью искусственного дыхания, а я все это время прикрывала рану. Мое лицо и одежда были залиты кровью, хлеставшей как фонтан. К счастью, мы спасли ему жизнь, и профессор высоко оценил мою выдержку. «Вы прошли крещение кровью, княгиня!» – сказал он. Я никогда не забуду эту операцию.

В этом госпитале произошел очень забавный инцидент. Один из великих князей, чье имя не буду называть, телеграммой попросил меня позаботиться об офицере, за которого он ручался, – воин из кавказского казачьего полка. На следующий день этот пациент прибыл. Одно плечо было в шине, а рука перевязана. Я предложила ему сделать перевязку, но он стал возражать под предлогом, что только что сделал это на станции перед приходом в госпиталь. Говоря это, он проявлял какое-то смущение, и мне он инстинктивно не понравился. На следующий день с большой неохотой он согласился на перевязку руки, и я сразу же увидела, что там было не пулевое, а ножевое ранение, хотя он и пытался сделать вид, что ранен именно пулей. Чтобы до конца удостовериться, я задала вопрос профессору, когда он пришел, поделившись с ним своими подозрениями. Пациент снова проявил огромное нежелание показывать свою руку, и профессор, осматривая ее, сделал мне знак, что я была права.

Человек этот, похоже, потерял очень много крови, и профессор сказал больному, что ему требуется свежий воздух, и предписал ежедневные прогулки. Однако тот никогда не выходил из помещения днем, а когда выходил в город, то кутался в башлык и натягивал шапку по самые глаза. Моя неприязнь к нему усиливалась, и, в самом деле, мои офицеры заметили это и стали меня спрашивать, в чем дело, потому что новичок всем нравился. Но меня это вовсе не убеждало. Меня беспокоили его уклончивые манеры и неуверенность, когда ему задавали вопросы, откуда он прибыл в этот госпиталь. И также мне было непонятно, как он познакомился с великим князем. А великий князь мне о нем говорил только то, что это очаровательный человек.

Как-то днем меня позвали к телефону, чтобы поговорить с комендантом города, который, между прочим, сказал: «Княгиня, не ходите сейчас в свой госпиталь. Вынужден огорчить вас, но мы должны арестовать одного из ваших офицеров!» Из меня вырвалось имя этого нового пациента. «Откуда вы знаете?» – удивился тот, но я могла только объяснить, что всегда питала к тому неприязнь.

На следующий день я узнала, что в своем стремлении ускользнуть от ареста он выпрыгнул в окно, но был схвачен на улице. Оказалось, что это был рядовой матрос с очень плохой биографией с корабля на реке Амур. Он совершил несколько печально известных ограблений и был замешан не в одном загадочном деле. Никто не знал, как ему удалось познакомиться на фронте с великим князем. Его отправили в тюрьму, и я больше о нем ничего не слышала. Но для меня это было очень неприятное переживание. Даже мои пациенты заметили, что я недолюбливала этого человека.

Должна упомянуть еще один случай, связанный с чудным, небольшого роста татарским офицером из дивизии великого князя Михаила Александровича, известной под названием Дикой дивизии, потому что в ней было так много дикого народа с Кавказа. У этого татарина была раздроблена рука. Его ранило во время боя с немцами, и, когда он лежал на земле, прикидываясь убитым, его руку переехало орудие. Он был мне интересен своей простотой и верностью и пересказывал мне все слухи, которые ходили на фронте о частых сменах министров, влиянии Распутина и т. д. Он с отвращением рассказывал мне о нападках на императора и императрицу, которые имели место. Я рассказала о нем своему мужу, и это дошло до ушей генерала Иванова. Тот сказал, что мой пациент совершенно прав. В армии шла очень вредная пропаганда. «Я не удивлюсь, если она исходит из Германии», – добавил он.

Император уже стал главнокомандующим Вооруженных сил со штабом в Могилеве. Дела шли плохо. В наших руках оставалась лишь часть Галиции, а на остальных участках фронта удача была не на нашей стороне. Как и везде, в России шла окопная война.

Осенью 1915 года император решил устроить смотр своим войскам на фронте, надеясь, что это поднимет их дух. Во время этой поездки его величество оказался на небольшой станции Кливяны, откуда он отправился устраивать смотр войскам. Все ехали в автомашинах, и на обратном пути на станцию, чтобы сесть на императорский поезд – а уже было темно, – императорский водитель заблудился. Вдруг, к своему великому удивлению и ужасу, генерал Иванов услышал знакомый шум германских аэропланов. Так император оказался очень близко к линии вражеского огня. Тотчас был отдан приказ повернуть все пушки против германских машин и отогнать их.

Все были встревожены этим несчастным случаем. Однако император оставался абсолютно спокоен и сдержан. Когда он доехал до станции, к нему подошел генерал Иванов и спросил: «Не соблаговолит ли ваше величество принять крест ордена Святого Георгия?»

Орден Святого Георгия, управлявший собственным Советом (Орденской думой), был создан императрицей Екатериной Великой, а крест выдавался за храбрость. Одно из правил, записанных в уставе ордена, гласило, что любой член императорской семьи, который подвергнется опасности перед лицом врага, имел право на этот крест.

В ответ на вопрос генерала Иванова император со своей обычной скромностью уклонился от этой почести. «Я был не в большей опасности, нежели остальные», – настаивал он. Генерал продолжил упорствовать, и государь раздраженно ответил: «Пожалуйста, больше не касайтесь этого вопроса!»

Посоветовавшись с моим мужем, генерал Иванов решил созвать Совет ордена, который единственно имел право награждать. Зная антипатию императора к нарушению правил, он надеялся, что его величество будет вынужден принять крест, если награда будет произведена по решению Совета. Кворум Совета в количестве семи человек собрался в Бердичеве и утвердил награждение, изложив в надлежащей форме основания для награждения крестом. И моего мужа отправили в Петроград в качестве представителя Совета ордена, чтобы произвести награждение царя.