Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы - Владимир Анатольевич Васильев
Чертыхаясь, кляня непогоду, он ввалился в квартиру весь запорошенный снегом:
— Татьяна! Тащи голик, отряхиваться будем.
Грозный окрик мужа, пустяшная просьба принести метлу, сказанная грубым тоном — знакомый сигнал: Алексей Иванович сегодня не в духе. Привыкшая за долгие годы совместной жизни к его выкрутасам, Татьяна не торопилась.
Он опять окрикнул:
— Таня!
И не так громко и уже не грубо. Засопел. Она вышла из-за печки в тот самый подходящий момент, держа в одной руке метлу, в другой конверт и доложила, улыбаясь:
— Чего изволите в первую очередь: снег сметать или письмо зачитать?
— Оставь письмо, потом почитаю, — устало отмахнулся Травин.
Стоя спиной к жене, которая счищала с пальто снег, он старался не думать о письме, но глаза его, поблуждав по комнате, то и дело натыкались на конверт, лежавший на табурете.
Он ждал письмо с опаской. 4-й Департамент Правительствующего Сената со дня на день должен был поставить точку в затянувшемся споре художника Травина и профессора Брюллова, начавшемся почти двадцать лет назад.
«Что будет, то будет», — подумал Алексей Иванович и потянулся за конвертом.
Спустя минуту-другую тишина в квартире была нарушена пронзительным криком Травина:
— Татьяна!
Вбежав в комнату, побледневшая, с испуганным лицом, увидев улыбающегося мужа, она заплакала. Алексей Иванович тут же вскочил со стула и бросился к ней. Обнимая трясущиеся плечи жены, он, пытаясь успокоить ее, приговаривал:
— Глупенькая ты моя. Все хорошо. Царь мой опыт одобрил!
Когда Татьяна успокоилась, он усадил ее напротив себя на табурет и торжественным голосом зачитал послание вице-президента Академии художеств князя Григория Григорьевича Гагарина:
«3 февраля 1864 года.
Господину назначенному академику Алексею Ивановичу Травину.
Императорская Академия художеств уведомляет назначенного академика Алексея Ивановича Травина, что древняя икона Божьей Матери, очищенная от копоти и пыли по изобретенному им способу, была представлена через господина министра императорского двора на высочайшее воззрение государя императора, и его величество изволил способ этот найти вполне удовлетворительным. Означенная икона и другой образ до половины очищенный при сем возвращаются».
— Господи! Никак мои молитвы дошли до тебя! — прошептала Татьяна, украдкой взглянув в угол на икону святого Николая Угодника.
* * *
Неизвестно, дошли ли молитвы Татьяны Лаврентьевны до Бога, но и впрямь, вслед за первой радостной весточкой в семью Травиных поступила другая хорошая новость.
В марте Алексея Ивановича вдруг пригласил к себе протоиерей Иоанн Мелиоранский — настоятель церкви Святой Великомученицы Екатерины. Он предложил Травину в приделе Иоанна Крестителя вместо иконы Иоанна Богослова с житием ученика его Прохора написать во весь рост икону Апостола.
Еще одну новость в апреле принес старший сын Иван. Он пришел, когда все спали. Тихо ступая по половицам, прошел к кровати отца.
Алексей Иванович заметил его появление в квартире сразу, но продолжал притворяться спящим. Он видел, как сын, подойдя совсем близко, долго стоял, не решаясь прикоснуться.
— Папаша! — сказал он и отступил на шаг, растерянно посматривая по сторонам, видимо, боясь, не разбудил ли кого из домашних.
Травин протер глаза тыльной частью ладони и открыл их.
— Так уж срочно?
— Так уж.
— Ну, коли срочно, — потянулся в постели Травин, — поговорим. Выходи за дверь. Я сейчас буду.
Он появился почти тотчас в накинутой на плечах суконной куртке.
— Чего у тебя? — поеживаясь, спросил отец.
— Я про Катерину, — промямлил тот.
— Про какую Катерину? — спросил удивленно Травин, сам понимая, что разговор мог идти только про одну Катерину — подружку Ивана.
— Хотел бы вас с мамашей просить принять ее, — сказал сын, не обращая внимания на то, что отец уже выразил свое неприятие покачиванием головы.
— Одна она без родителей осталась и вдобавок ко всему слабовидящая, — выдавил из себя Иван.
— Что? — вздрогнул Алексей Иванович.
В какое-то мгновение перед ним промелькнуло лицо Катерины. Он отчетливо увидел насмешливо вздернутый вверх носик и задумчивые карие глаза девушки.
— Я ее случайно встретил здесь, в Коломне. Окрикнул. Едва меня узнала, — продолжал торопливо Иван. — Она там, на съемной квартире два года как живет одна. Родитель ее умер от сердечного приступа, как узнал, что дочка заодно с забастовщиками. Матери с малолетства не было.
«Так куда же ты с ней?» — хотел было спросить Алексей Иванович, но осекся.
— Не оставлять же ее одну, — опередил его сын.
— Приводи, — буркнул Травин.
Опасаясь навернувшихся на глаза слез махнул рукой, неуклюже развернулся, толкнул дверь в квартиру.
* * *
Заснуть больше Алексей Иванович не мог. В голову лезли мысли о первой любви — Елизавете. Вспоминал, как мучился в сомнениях, ехать на ее поиски или нет, как потом переживал, будучи человеком семейным.
«Причем тут Лиза? — тут же спрашивал он себя и отвечал. — Нашел с кем сравнивать. Она в политику не лезла. Отца своего не загубила».
Перед глазами вставал образ Катерины, и Алексею Ивановичу опять становилось жалко одинокую девушку.
Поняв, что вопрос этот он сегодня никак не решит, Травин встал с постели, оделся и вышел из дому.
Едва поздоровавшись с отцом Порфирием, даже не присев на стул, Алексей Иванович бросился рассказывать об утренней встрече с сыном. В длинном пересказе, с отступлениями, где Травин то и дело вспоминал дни студенческих волнений, рассказывал о своих переживаниях, пока Иван сидел в Петропавловской крепости, он ни раз и не два вспомнил про Катерину, видя в ней виновницу всех напастей, свалившихся на сына. Ругал ее горячо, хлестко. Но стоило повествованию перейти ко дню сегодняшнему, он вдруг растерялся.
— Одна-одинешенька, как моя Лиза, осталась, — промолвил Алексей Иванович и замолчал.
— Да, — протянул Успенский, поглаживая бороду. — Задал ты мне задачку, — он повел плечом. — Я ведь что? В мирской жизни мало смыслю. Потому и советчик плохой. Что же до людских отношений, то хвалю за поступок — упавшему человеку не грешно руку помощи подать, а страждущего обогреть.
Он поднялся с кресла. Подошел к Травину и, заглянув в глаза, продолжил:
— Я тут много рассуждал о корнях родов человеческих. В частности о вас, Травиных. Так уж вышло. Ты сам меня просил найти покупателя дома в Галиче, узнать судьбу строения, в котором якобы клад в кирпичах хранился. Помнишь, мы с тобой об этом в одну из первых наших встреч говорили?
Травин кивнул головой и замер в ожидании, чувствуя, как учащенно забилось сердце.
— Так вот, — продолжил он, — когда узнал я все про того человека, у меня первая мысль сразу закралась: а Травин ли он? Не мог поверить. Потому тебе и не рассказывал, хотя знал, кто купил дом, куда его перевез.
