Во мраке, переходившем в серебро - Kaтя Коробко
Мама требует купить ей билет в Лондон. Там еще суровый карантин, и правила о въезде туманны. Бушует ковид, а мама против вакцинации. Мне читать правила некогда, мама читать их не будет.
Я иду сама смотреть на квартиру — чудесная, новенькая, с ручками, на первом этаже, с видом на лес. Даже знаю, где взять мебель. Я бы сама туда заселились, но это для стариков. Печально, что такая ляля не удостоена смотрин.
Мой двоюродный брат предложил не выдавать маме паспорт. Он и так хранится у меня, потому что она не помнит, где ее документы.
На следующий день мы идем на прием к нейрохирургу. Та же наезженная дорога в Питтсфорд и то же напряжение в машине от столкновения двух упрямств. Мама ведет себя загадочно. Меня просят выйти из комнаты, чтобы она поговорила с ним один на один.
Потом доктор Шмидт вызывает меня, показывает письмо, которое мама передала ему, — с мольбой помочь ей выехать в Лондон. Он мне сочувствует, но ничего сделать не может. Он не психиатр, диагноз не поставит, хотя она мелет чушь.
Когда мы возвращаемся домой, я отдаю ей паспорт.
— Мама, я тебя силой не держу, пытаюсь тебе объяснить, что, по меньшей мере, неразумно ехать в Лондон и отказываться от квартиры здесь. Но ты вольна делать всё, что хочешь, но не моими руками. От квартиры я отказываюсь, но в моем доме ты жить больше не можешь.
— Я ходила к Нелли, и она обещала купить мне билет через неделю. Я уеду в Лондон.
Спасибо, что мне не пришлось исполнять эту повинность. Как отправлять маму на гильотину.
— Мама, ты понимаешь, что сбежать означает потерю медицинского обслуживания, грин-карты, так как она привязана к адресу, и внуков, так как в Лондон не наездишься?
Мама гордо заявляет:
— Мне свобода важнее, всё остальное мне не нужно!
— Ты пожалеешь об этом.
Я из последних сил выдавливаю из себя рациональные доводы. Темнеет в глазах.
— Не пожалею! — всё так же, со сценическим пафосом, продолжает мама.
На следующее утро к дому подъезжает полицейская машина. Меня вызывают из дома, и на дорожке, рядом с тетей-полицейской, стоит Нелли, не поднимая глаз. Меня уже трусит мелкой дрожью. Нелли заявила на меня в полицию по поводу насилия, якобы я силой удерживаю британскую гражданку. Я выношу доверенность, по которой имею право принимать решения за маму, и это удовлетворяет полицию. Мама удивленно кудахчет. Она понятия не имела о существовании доверенности, которую мы делали у юриста вместе и использовали для всех больниц. Очень удобно ничего не помнить. Притом она считает, что я на нее наговариваю насчет проблем с памятью. И каждый день узнает что-то новое.
Нелли наконец поднимает на меня глаза, и в них сверкает едва сдерживаемая ненависть. Я спрашиваю ее, почему она не поговорила со мной, прежде чем звонить в полицию. Она брызжет ядовитой слюной — ниже ее достоинства беседовать с насильниками. Она защитник прав человека, и у нее достаточно информации из уст жертвы, чтобы принимать меры. Я не могу во всё это поверить, двигаюсь, как во сне. Полиция и Нелли удаляются, я захожу в дом и запираю дверь, чего обычно не делаю. Типа защищаюсь.
Следующим заходом был звонок из службы охраны стариков, куда Нелли тоже накляузничала, что я издеваюсь над мамой. Естественно, с маминых слов.
Мной интересуются слишком много служб. Билет уже куплен, и мама уедет. Но что могут сделать все эти инстанции с моей репутацией? Как остановить этот снежный ком?
Я сажусь за компьютер и заказываю маме жилье на неделю в Веннингтоне. Доказать, кто над кем издевается, невозможно, если жить отдельно. Я не вижу другого пути. Отвожу маму туда с вещами и продуктами.
Глава 24
Новая сессия с Грейс. Опять море очищающих слез. Она отвечает на самые важные вопросы, которые я даже сама не могу сформулировать. Моя ахиллесова пята — эмоциональная нестабильность, я принимаю всё слишком близко к сердцу. Нужно научиться не распыляться. Моя мама и мой сын учат меня этому больше, чем другие обстоятельства. Моя душа учится у них и отрабатывает карму. Нужно следовать энергии, но не давать себя на откуп. Васина душа — зеркальна моей. Он делает всё то, что я хотела бы делать и в чем себе не признаюсь. Он выражает мою фрустрацию, усталость, бессилие, заставляет меня чувствовать. Мир — продолжение меня и выражение меня. Моя судьба переписывается. Я никогда бы не отпустила маму и Васю и продолжала бы нести непосильную для меня ношу. Ситуации простраиваются для меня по-другому, и я начинаю освобождаться. Тут надо не рыдать, а радоваться. Для этого нужен взгляд сверху, «хеликоптер вью». Мне нужно научиться жить для себя, а не служить другим. Только в этом случае другие научатся жить сами. Я же вкладываю слишком много сил в ситуации, которые не могу изменить.
Может, все эти утверждения — здравые по смыслу, и я их наверняка слышала от Ани, но в этом формате и в этот момент они доходят до меня с кристальной ясностью и сопровождаются практическими советами по воплощению.
Лора тоже проводит работу с психотерапевтом — она увидела слишком много шокирующих сцен за последние дни. Пытается переварить произошедшее. Меня пригласили участвовать в сессии с ней. Из меня неожиданно вылетают злость и раздражение по поводу доктора Тамини, при офисе которой работает Лорин психолог. Она советует мне напрямую поговорить с доктором Тамини. Я оставляю сообщение в офисе, и мне предоставляют возможность поговорить через пару дней. Доктор Тамини огорчена, что я порчу ее репутацию нелицеприятными высказываниями о ней. Она считает, что сделала всё необходимое и помогала нам всеми возможными способами, но наши профессиональные отношения должны быть закончены. Она дает нам тридцать дней найти другого специалиста. Я в шоке от нашего короткого и емкого разговора.
Так же, как в ситуации с мамой, я не могу поверить своим ушам и, как во сне, прощаюсь с доктором Тамини. Правда для меня, что иллюзия профессиональной поддержки убирает возможность настоящей поддержки. Сейчас отпадают все неработающие структуры, чтобы дать место новым. Я не могу себе представить, как это может произойти. Других психиатров нет во всем округе, даже через сто миль от нас. Для Васи есть шанс найти врача через Ника, который связан с центром для особых детей. Там тоже психиатр один на тысячи, но буду пытаться.
