Лидия Чуковская - Из дневника. Воспоминания

12 сентября 75. Дача. От классика никаких вестей, кроме радио – громовой речи в Вашингтоне перед профсоюзами. Как я была счастлива и горда, когда он не пошел к Форду – тот колебался, принять ли. «Но не пошла Москва моя»92. Я спорила: не пойдет. Не пошел. Не унизил себя и нас.

Люди трудные штуки. Был один хороший вечер – когда за мной заехали Самойловы и увезли к себе и Самойлов читал «Смерть Цыганова». Затем куски прозы – антисолженицынские. Но благопристойные, никаких оскорблений. За ужином я, наверное зря, попрекнула его цензурными исправлениями в стихах.

Он: «Так делали все – и Ахматова, и Пушкин. Я уступаю, когда дело касается не существа».

«Но ведь у вас наши убивают пленного немца, беззащитного, трое на одного – а в печати не так».

– Убивают человека, в этом суть. Я хочу печататься и принимаю правила игры.

Он очень умен, интересен, сух, недобр. А. И. для них всех загадка и заноза – главное в том, что он-то не принял правил игры. (Боюсь, со Львом мне придется поссориться; он всюду оскорбляет А. И. – я Льва люблю и ему обязана многим, но есть предел.)

14 декабря 75, воскресенье, Москва. Самойлов; позвонил; я просила его прийти вечером – нет, он боится темноты (не видит, не знает места) и пришел днем. Принес мне письмо – опять об А. И.93 Чтоб я спокойно прочла. Я будто бы запрещаю спорить. А я не запрещаю им точить лясы, я только не хочу принимать в этом праздном занятии участия. Да, с мыслями А. И. я во многом не согласна; он считает национальной чужеродностью происшедшее, а я не думаю, что дело было в чуждой национальной примеси. Все политические партии России, особенно большевики, как все вообще профессиональные революционеры, чужды культуре и рушат ее, не берегут ее. Октябрьская революция была торжеством Нечаевства + Марксизм; черт ли в том, что Зиновьев еврей? Жданов и Попков были русские – от этого не легче. Ну вот, но рассуждать без конца об А. И. я не хочу – я прочла одну его страницу в № 11594 и за нее отдам всю их болтовню со всеми потрохами. Он – художник, и притом русский художник, т. е. писатель, взыскующий правды.

29 декабря 75 г., понед., Москва. Люблю А. И., хоть он и напрасно раскрывает скобки еврейских фамилий: его национализм простить ему можно, но скобки ассоциируются с подготовкой дела врачей, а это простить труднее, даже нельзя. Напишу ему.

7 марта 76, Москва, воскресенье. Слышала в Переделкине по радио голос А. И. (Интервью в Лондоне95.) Сказал, как это часто бывает, то, что я все дни думала: почему правительства признают Анголу? Хотя там интервенция и пр.? Он тем же попрекнул Англию. «Безнравственно. Политика должна совпадать с нравственностью. Мы, отличающие добро от зла, убедились в этом».

И опять тот голос знакомыйТочно эхо дальнего громаНаша слава и торжество…96

8 марта 76 г., Москва, понедельник, 20 ч. 30 м. Только что – по Би-би-си – интервью с А. И. После сыграли нечто похоронное – и верно: мрачное, мрачнейшее интервью. Рассказал 3 случая: как молодого человека убили в электричке после посещения им Сахарова; как Ланду арестовали на улице, запихали в машину (не объяснил, что она собиралась ехать на суд к Ковалеву), и психиатрическая лечебница для Игрунова… Голос, голос, мой любимый голос, голос правды… Да, еще об избиении Николая Крюкова у него на квартире – я не знаю, кто это… А вообще больше можно рассказать…97

Голос усталый. Предчувствия и о себе, и о нас, и о Западе – мрачнейшие.

Два года назад, по его мнению, еще были надежды, теперь их нет.

Ничего не сказал об отъездах. Между тем отъезды разрушают общество не менее, чем аресты. Личностям лучше в Иерусалиме или в Париже, чем в Потьме, но общество разрушается в одинаковой степени, а уезжающих больше, чем арестованных.

6 апреля 76, Москва, вторник. В эфире – единоборство гения, Солженицына, со всем миром.

9 мая 76. Понедельник. Сейчас я купаюсь в океане благоуханной русской речи: читаю III том [ «Архипелага»]. Перед этим все мелко. Это книга книг. «Игру эту боги затеяли»98. Тут, в этом жанре («научно-художественном», как говорил и писал когда-то Маршак), он несравним ни с кем и бесспорен, вне зависимости от ошибок мыслей и обобщений. (Завирается насчет XIX века.) Читаю с наслаждением как великое совершенство. В его языке (когда он работает не по Далю) есть нечто ахматовское, пушкинское – мощь. И какой гениальный путь – путь гениального человека, которому всё по плечу: и книга, и жизнь.

Может быть, третий том самый сильный.

…Да, я понимаю, что классик не может не верить в Провидение, судьбу, Бога. Вот изгнали его. И теперь у него под рукой оказался уникальный архив Маклакова, который, вероятно, дает колоссальный материал для Узлов. Здесь бы он его не увидел.

17 мая 76, понедельник, Москва. Светлана Орлова села на шоссе в случайную машину и оказалось – адмиральскую. Зашел разговор о даче К. И. Адмирал сообщил ей, что:

1) Там жил Солженицын и давал оттуда иностранцам пресс-конференции.

2) Теперь там живет эта Лидия.

3) Иностранные дипломаты отремонтировали ей эту дачу – в благодарность за Солженицына! – построили кирпичный гараж на 2 машины.

4) Массандру (мансарду!), где жил К. И., снесли и никаких вещей К. И. там нет.

5) На даче происходят выпивоны с иностранцами.

Светлана в ответ предложила ему зайти на дачу и поглядеть самому. (Он живет в Переделкине.)

– Ни в коем случае.

24 мая 76, понед., Москва. Очень тянет написать моей нерушимой скале, моей земле – Ал. Ис. (о 3 томе)99.

10 сентября, пятница, Переделкино. По радио: классик уже месяца полтора не в Цюрихе, а в Америке. Купил там имение. Перевез семью, которая уже с июня в Бостоне. Очевидно, переезд совершался тайком; сначала сообщили, что переезд вынужден преследованиями со стороны КГБ и угрожающими письмами. По-видимому, это так и есть, хотя Белый дом не подтверждает. Но если бы это было не так – зачем бы совершать отбытие потихоньку? Сейчас напирают на сходство природы с русской. Я думаю, причин несколько, но КГБ безусловно. Подождем, пока он скажет сам. Но будет ли он безопасен в Америке? Как мелки и ничтожны все парижские дрязги по сравнению с этой судьбой – дантовской.

1 октября 76, пятница, дача. Прочла 118 № «Вестника». Жаль, дали ненадолго. Богатый номер. Классик во всей славе своего морального превосходства – поразительна речь его при вручении ему медали от имени общества свободы100. Сказав несколько вежливых слов, он сразу берет быка за рога, совершенно неожиданным поворотом: здесь уместно было бы заняться декларацией об ужасах тоталитаризма и преимуществах свободы. Но не лучше ли взглянуть самим в глаза своей свободе? И пошел, пошел, гениально брошенными мазками, живописать тамошнюю свободу… Какое бесстрашие мысли – та истинная «отвага знания», которой требовал от себя Герцен…