Александр Майоров - Правда об Афганской войне. Свидетельства Главного военного советника

— Ну что вы, господин Лоэк…

— Нет-нет… Вы послушаете, что я вам сейчас скажу…

И он почти дословно повторил мне то, что несколько недель назад я услышал от отца Бабрака Кармаля.

— Афганистан победить не удавалось никому. Ни Александру Македонскому, ни Чингисхану, ни англичанам. Не удастся это и вам. Афганистан можно только купить. Но вы бедны. Вам не выдержать конкуренции с исламским миром, с королями нефти, да и с Америкой.

Что я мог ему ответить? Какие привести аргументы? Начал что-то неубедительное говорить про Саурскую революцию, про интересы Афганистана, про партию, про поддержку революции интеллигенцией и тому подобное…

— Никто эту вашу революцию не поддерживает! Вы — неверные! Ислам вам никогда не победить!

И тут мой слух резанули его слова:

— Прямо дороженька, насыпи узкие,

Столбики, рельсы мосты.

А по бокам-то косточки русские… — гортанно изрек Лоэк.

— Грубая жизнь, грубая политика, — продолжал он уже через переводчика. — Афганистан-то живет по шариату. Мы славим мудрый Коран и следуем ему. Наша политика — ислам.

Вот как обернулась моя беседа с академиком и поэтом. Я знал, что он увлекается сбором «ландый» — двустиший народного творчества, — знал, что из русских поэтов ему ближе других Некрасов. Но то, что он прибегнет к некрасовским строкам для иллюстрации российской «грубой политики», — меня поразило.

Лоэк еще что-то хрипло сказал переводчику. Тот заколебался. Лоэк буркнул снова:

— Уходите из Афганистана по-хорошему, с честью.

Спокойный, исполненный чувства собственного достоинства, Лоэк перебирал пальцами фигурные янтарные четки. Я то и дело глядел на янтарь и спрашивал себя: неужели он умышленно взял именно эти четки, а не какие-нибудь обыкновенные, костяные например? Неужто хотел мне напомнить о родине, о тех местах, где я прежде служил (янтарный край Прибалтика!), и таким образом намекнуть: убирайся-ка ты отсюда восвояси?

«Уходите из Афганистана по-хорошему, с честью», — то ли переводчик повторил эту фразу, то ли она застряла в моем сознании…

Тут вошел Черемных и доложил, что нежданно-негаданно идут ко мне секретари ЦК НДПА Нур и Зерай. Я извинился перед Лоэком.

Новые мои гости оказались чем-то взволнованы. Нур с ходу взял быка за рога:

— Товарищ генерал армии, приглашаем вас и шурави Черемных и Самойленко завтра в 15 часов на торжественный ленч во дворец. Мы уполномочены передать вам личное приглашение товарища Бабрака Кармаля. — И, выдержав паузу: — Академик Лоэк, — и Нур посмотрел на не успевшего еще уйти поэта, — тоже приглашен во дворец.

Лоэк поклонился Нуру и Зераю.

Трое моих утренних посетителей ушли вместе. На прощание я успел сказать Лоэку, что буду думать над поставленными им проблемами.

Следующим днем была пятница — выходной день по Корану. Я пригласил Самойленко и Бруниниекса и спросил, что могло бы значить приглашение Бабрака.

Самойленко предположил, что оно связано с получением приглашения из Москвы для участия в XXVI съезде КПСС.

По случаю выхода на официальный прием я приказал всем быть в форме. Только переводчику Костину — в штатском.

К 15 часам мы прибыли во дворец. Вошли в большой зал, где возбужденно и шумно общались между собой человек тридцать. В центре зала стоял Бабрак Кармаль. Рядом, ссутулившись, чтобы не казаться выше Генсека, стоял и отчаянно жестикулировал руками посол. Переводчик, не успевая, вероятно, переводить, тоже помогал себе руками. Товарищ О., как всегда в сером костюме, находился слева от своего кабульского патрона.

Столы с закусками и напитками располагались вдоль стен.

Это все, что я успел заметить, прежде чем хозяин дворца двинулся нам навстречу. За ним, как на привязи, — товарищ О.

— «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» — радостно приветствовал нас глава государства. — Глаза его приветливо светились. После короткого приветствия он вернулся к послу — видимо, беседа с Табеевым его весьма занимала. А ко мне подошли Анахита Ротебзак и Голь Ака.

— Господин генерал, леди благодарит вас за Герат. — И добавил, кивнув на присутствующих: — Сейчас они торжествуют победу, а несколько дней назад могли оказаться в Поли-Чорхи, или на докладе у Аллаха.

Эта реплика, видимо, была заранее подготовлена. Тогда я спросил, убедившись, что рядом с нами нет посторонних:

— Ну а в чем же все-таки суть гератских событий?

Он посмотрел на Анахиту и доверительно сообщил мне, пользуясь своим не вполне отшлифованным русским языком:

— Радиосигнала из Герата ждали в Кандагаре, Гардезе, Мазари-Шарифе, возможно, и в Джелалабаде…

Любезно кивнув, они с Анахитой отошли.

Подошел и поздоровался Кештманд. Сказал о том, что сообщение по дорогам Кушка — Кандагар и Термез — Кабул налажено и подтвердил, что количество диверсий после Герата пошло на спад. Хорошо отозвался о моем заместителе по тылу Иване Харитоновиче Коломийцеве, сумевшем вместе с афганскими министрами организовать плановую доставку грузов из Союза. Премьер-министр оказался вполне доволен тем, что накануне весенних полевых работ в Афганистан поступают и горючее, и техника.

Председатель правительства, министр планирования и экономики Султан Али Кештманд выделялся среди деятелей государственного и политического руководства ДРА компетентностью, знанием экономических за конов, трудолюбием и немногословием. Ревниво относился к этим качествам Кештманда даже Хафизулла Амин — сам человек умный, сильный организатор и коварный политик. Ревность эта в конце концов выразилась в том, что Амин решил избавиться от Кештманда как от соперника и возможного претендента на первый пост в государстве, упрятав его в тюрьму.

Мы знали о прежних дворцовых интригах, как знали и теперь о недостатках и достоинствах руководящих деятелей, о взаимной ревности между ними. Поэтому не показывали на людях своей симпатии к Кештманду, не обнаруживали связанных с ним надежд на возможную расстановку сил в будущем. Если бы что-то подобное стало известно Бабраку — а уж люди Наджиба смогли бы нужным образом преподнести такую информацию, — то Кештманда непременно уличили бы в каком-нибудь заговоре против Апрельской революции или Политбюро ЦК НДПА. И тогда «заговорщику» в лучшем случае светила бы тюрьма.

Знал ли Кештманд о нашем отношении к нему, о том, что он один из тех людей, на кого мы делаем ставку, думая о будущем Афганистана? Вероятно, нет. Хотя, возможно, догадывался.

Собравшиеся пили и закусывали по мере того, как официанты в белых перчатках предлагали еще и еще. Но вот свита примолкла, и Король вышел на середину. Признаюсь, я по-черному позавидовал дисциплине и показной уважительности, проявленным по отношению к руководителю его людьми.